Болезнь, как передавали, пришла из Эфиопии, пройдя через Египе | Громкая держава

Болезнь, как передавали, пришла из Эфиопии, пройдя через Египет, Ливию и Персию. В Афинах она в первую очередь поразила жителей портового города-спутника Пирея, но вскоре добралась и до “верхнего города”.

Совершенно здоровые люди внезапно чувствовали резкий жар в голове; глаза у них воспалялись и краснели; горло и язык покрывались кровавым налетом; изо рта отвратительно пахло. Затем больной начинал чихать, хрипеть, боль спускалась в грудную клетку и вызывала кашель. Вслед за этим начиналось расстройство желудка и извержение всех возможных видов желчи — в частности, порывы рыгания без рвоты, резкие судороги — у одних длительные, у других скоро прекращавшиеся. Температура сильно не поднималась; кожные покровы становились красновато-желтыми, тело покрывалось маленькими пузырьками и язвами. (Какие именно греческие слова использовал тут Фукидид и что имел в виду — об этом написаны целые горы статей, потому что тип сыпи, конечно, очень важный диагностический признак.) При этом человеку было так невыносимо жарко, что люди срывали с себя любую одежду, даже самую легкую, и стремились броситься в холодную воду; а их безмерную жажду было невозможно утолить. Они не могли ни отыхать, ни заснуть, но силы их не покидали окончательно, и когда они умирали — в большинстве случаев на седьмой или девятый день — энергии у них, казалось, было еще немало. Если этот кризисный момент удавалось пережить, болезнь спускалась в кишечник, и понос часто все-таки приводил к слабости и смерти. Даже если болезнь не убивала, она могла поразить конечности — люди оставались без пальцев на ногах и руках, без половых органов, иные даже слепли. Некоторые из выздоровевших теряли память и не узнавали ни ближайших друзей, ни родных.

Стервятники и падальщики либо не прикасались к трупам, либо умирали, отведав зараженной плоти; коршуны пропали из окрестностей Афин. Мертвые тела громоздились на улицах; люди забыли обо всех приличиях, видя, что ни праведная жизнь, ни обращение к богам не оказывает никакого влияния на шансы выжить и на течение болезни.

Когда афинский полководец Агнон пошел со своим войском осаждать город Потидею (который находился на самом западном из трех полуостровов, называющихся Халкидики), в его войске вспыхнула та же болезнь, и из четырех тысяч солдат больше тысячи умерло от нее за месяц с небольшим.

Еще одно важное медицинское наблюдение Фукидида — в том, что переболевшие не заражались повторно (он говорит "во всяком случае, не умирали", но скорее всего это просто осторожная формулировка). Это еще одно свидетельство того, насколько медицински грамотным было его описание — до осознания такого явления, как приобретенный иммунитет, оставалось еще много веков.

Эпидемия (которую Фукидид называет Λοιμὸς τῶν Ἀθηνῶν — что обычно переводится на русский как “Афинская чума”) возвращалась в город еще несколько раз, хотя уже не с такими смертоносными последствиями. Возможно, именно от нее умер состарившийся Перикл (Фукидид об этом не упоминает, но так говорит — правда, пятьсот лет спустя — биограф-моралист Плутарх, добавляя, что от этой же болезни умерли два законорожденных сына Перикла, его сестра и многие другие члены семьи и ближайшие друзья). Фукидид замечает, что многие вспоминали грозное пророчество, сформулированное, как водится, одной стихотворной строкой — “Будет дорийская брань, и будет чума вместе с нею”; правда, спорили, что там все-таки за слово — действительно чума, “лоймос”, или голод, “лимос”. Решили, что чума; но если бы была другая война, сопровождаемая голодом, наверняка решили бы, что голод, считает Фукидид.

Приступая к описанию симптомов болезни, Фукидид небрежно замечает, что и сам переболел ею, а рассказывает так подробно вообще-то для того, чтобы будущие поколения смогли ее опознать, если она вдруг где-нибудь снова появится.

Добился ли Фукидид своей благородной цели? Об этом мы поговорим в следующий раз.