Милорад Павич, культовый сербский литератор нашей молодости, п | Схолии

Милорад Павич, культовый сербский литератор нашей молодости, писал:

"Тот, кто посетит монастыри Святой Горы (Афона), узнает, что там есть два вида монахов: киновиты (это название происходит от греческого слова coinos bios, что означает "совместная жизнь") и идиоритмики - одиночки.

Таким образом, одни живут связанные святым заветом братства, объединенные в своего рода коммуну, а другие сами по себе, почти не соприкасаясь с остальными монахами. (Разумеется, это просто два типа монашеской жизни, принятые на Афоне, и каждый из этих монашеских орденов - назовем их так - дал редкие примеры подвижников, выбирающих отшельническую судьбу анахоретов.)

Однако у этих двух, как мы их назвали, орденов есть еще одна важная особенность, вернее, различие.

Уже много столетий монахи-общежители (те, что живут вместе) и монахи-одиночки поделили между собой разные ремесла, виды деятельности и духовные дисциплины. Такое распределение видов человеческой деятельности проведено с большой точностью, и они строго придерживаются его".

Павич экстраполировал это разделение вне монастырской жизни Святой горы, считая его универсальным — на идиоритмиков и киновитов он делит и своих героев-мирян.

Я вспомнил об этом сегодня читая статью директора Королевского антропологического института Великобритании и Ирландиии Дэвида Шэнкленда «Археология и антропология: развод и частичное примирение» которая открывает сборник «Археология и антропология: прошлое, настоящее и будущее».

Шэнкленд пишет о том, что две дисциплины, столь близкие на заре своего становление в XIX веке, сегодня существуют не просто автономно, но практически игнорируя друг друга.

Среди причин, породивших такую ситуацию британский антрополог (на всякий случай уточню, что речь идёт о социальной, а не физической антропологии), называет фундаментально различие исследовательских практик, которое выкристаллизовалось в принципиально различный образ учёного-антрополога и учёного-археолога.

«Нормой для антропологии стали исследования в исполнении учёных-одиночек... они даже помогли создать достаточно спорный романтический имидж этой дисциплины... [который] ещё полностью не развеялся.

Такой подход отражает и философские изменения. Переход к модели одиночных исследований способствовал эпистемологической трансформации, которая предполагает, что источник человеческого знания исходит от человека, а не из книг», — пишет Шэнкленд.

Противоположным образом устроена археология. Для того, чтобы из «молчаливых» вещественных источников выжимать максимум исторической информации необходима команда, которая будет тщательно фиксировать и анализировать находки: «чем лучше проводятся раскопки, тем больше данных; чем больше данных, тем больше материала для анализа».

«В каждом случае, — рассуждает Шэнкленд — эпистемология определяется практикой: социальная антропология, опираясь на одиночного исследователя в качестве источника информации, интенсивно концентрируется на индивидуальном опыте в полевых исследованиях. Археология, основываясь на собственных процессах исследования, накопила опыт оперирования огромным количеством данных».

В общем я думаю, что параллель между классификацией монашеских практик Павича и дисциплинарных различий Шэнкленда очевидна, но я в этом контексте вряд ли бы вспомнил читаный 20 лет назад роман «Пейзаж, нарисованный чаем» если бы британец сам буквально не ткнул меня в эту аналогию. Вот, поглядите что он пишет:

«Такая модель социальной антропологии вновь вскрыла старый контраст, заложенный в монотеистических религиях: противопоставление одинокого мистика, совершающего поиски в душе человека в надежде найти истинное знание, и командой школяров, изнывающих над своими поверхностно отображающими истину текстами и правилами».

И тем не менее, при всех фундаментальных различиях между киновитам-археологами и антропологами-идиоритмиками, Шенкленд считает, что взаимодействие не просто возможно, но и необходимо.

Такой подход абсолютно органичен для меня. https://t.me/vasilievodessa/1428