О НЕНАСИЛИИ, ГРУСТНОЕ Недавно читал и перечитывал один текст | sacred violence

О НЕНАСИЛИИ, ГРУСТНОЕ

Недавно читал и перечитывал один текст про ненасилие. В тексте предлагалось поразмышлять о ресурсах ненасилия, его потенциале, а также о том, может ли оно быть утвердительной идеей. И в общем я смотрел и думал, что ни во что такое не верю – особенно в религии, но и в принципе. Попробую сформулировать.

1. Ненасилие – принцип сугубо отрицательный, но не в том смысле, в каком слабоумные говорят, типа «атеисты веруют, что бога нет», или «с кем боретесь тогда, атеисты». Просто у него нет своего языка и практики, оно говорит на языке насилия, а часто и практикуется как насилие. Самый впечатляющий пример здесь – джайнизм, в котором ахимса это вообще краеугольный камень. Обретение освобождения через ненасилие формулируется в нем на языке войны и завоевания, Джиду Махавира – первый великий победитель, тиртханкары – тоже богатыри и герои. Про это есть впечатляющие статьи, например вот. В раннем буддизме ненасилие иногда приводит к жутчайшему насилию – правда, с нашей точки зрения, воображаемому: Будда в прошлых жизнях скармливает себя голодной тигрице, кормит собственной плотью голодных духов, вырывает глаза и отдает слепым, в течение многих тысяч лет поджаривает себе руки на жертвенном пламени. Отцы-пустынники, которые вроде бы тихо борются со страстями в своей келье – все равно воины: у них есть меч и щит в виде молитвы, броня от Господа Бога, они безжалостно херачат палками бесов и прочую шваль. Христианские мученики, которые вроде как предают себя на страдания, описываются как солдаты, воины и атлеты, которые участвуют в сражении с дьяволом и побеждают. Даже Христос в итоге описывается как Christus Victor и в конечном счете оказывается в видении Игнатия Лойолы полководцем – он руководит войсками в битве с Люцифером. Любой религиозный шалом и так далее – это мир, где все гниды убиты и сожжены: перед Небесным Иерусалимом всегда моровая язва, моря крови, вечные адские муки.

2. Это что касается языка. Что касается практики, те же христианские монахи, когда не сражались с бесами, крайне охотно брали в руки дубины и шли мутузить жидов и язычников. В джайнизме при посвящении в монахи выдергивают по одному все волосы, а жизнь святейших аскетов заканчивается обрядом «саллехана» – это буквально смертельный пост, доводящий практику ненасилия до крайнего насилия над самим собой. Но это всегда считалось вполне окей.

3. Ненасилие очень часто путают с ограничением насилия посредством меньшего насилия – а это ключевой принцип, как работает насилие вообще. От принципа «зуб за зуб» очень недалеко до «справедливого суда» – когда один человек беззаконно творит плохое насилие, а вся община долбит его в ответ тоже насилием, но меньшим, священным и потому невидимым. Более того, насилие очень редко признается в собственной сущности, оно всегда рассматривает себя как священную «ответочку» – на самом деле это «они» хотели на нас напасть, мы защищались. Или «уже напали»: сраные мавры захватили Господень Гроб, жиды и еретики грозят уничтожением всему христианскому миру, нам приходится разумно отвечать и честно соответствовать. Но это именно насилие в ответ на насилие, а никак не наоборот.