Сорок шесть лет назад, 25 января 1975 года, в варшавском теа | Межвременье
Сорок шесть лет назад, 25 января 1975 года, в варшавском театре Powszechny состоялась премьера Sprawy Dantona, срежиссированной Анджеем Вайдой. Еще через пять лет (и девять месяцев) спектакль показывали в Гданьске в театре Wybrzeże; режиссировал уже Мачей Карпиньский, ассистент на варшавской постановке, но mise en scène был всё тот же, вайдовский. Едва ли можно сомневаться в изначальном политическом подтексте работы Вайды, но именно в Гданьске и именно в 1980 году подтекст перестает быть таковым, а сама премьера входит в анналы истории Солидарности.
Даже если не знать подробностей польского сопротивления доживающему свой век коммунистическому правительству, смысловой скачок от Варшавы-75 к Гданьску-80 невозможно не заметить: достаточно открыть программки.
В Powszechn'om — небольшая статья о Пшибышевской, фрагменты её писем, словарь терминов эпохи Французской революции, использующихся в пьесе, пояснения по действующим лицам — реальным историческим фигурам, а перемежается всё это с революционными гравюрами.
В программке для Wybrzeże словарь и справка по персоналиям тоже перекочевали, но им предшествовало эссе журналиста Мариуша Вилка (вопрошающее заголовком: Czy tylko Sprawa Dantona? — то есть, Дело только Дантона?), который честно признавался, что текст Пшибышевской для него — предлог поговорить о чем-то другом, например напомнить, что обычно удар (в данном случае революционный, но в целом любой) мы наносим тогда, когда уже ничто не может разрешить спор. Однако перед тем, как ударить, мы попытаемся обсудить, поспорить, уступить, убедить... и чем дольше мы пытаемся договориться, тем больше накапливаем нервозности, определяющей в конце концов силу удара. Таков парадокс: чем дольше мы терпим и уступаем, тем яростнее становимся в момент атаки. Вилк напоминал и о том, что Пшибышевскую интересовала не революция (то есть массовое движение), но управляющие толпой личности (то есть диктатура).
С такой формулировкой я могла бы поспорить, но замечание интересно с точки зрения политической актуальности пьесы для Польши этого периода: почему текст, в котором фокус на двух «гениальных единицах» (пользуясь выражением Пшибышевской), стоящих над толпой и её презирающих, стал источником вдохновения для Солидарности, у которой безусловно были свои лидеры, но по сущности она была куда ближе к раннему периоду Французской революции с её энергией масс, нежели к 1794 году?
Ту же программку закрывает небольшой режиссерский комментарий, отвечающий, как мне кажется, на этот вопрос: Актуальность этой пьесы заключается не в простых аллюзиях, а в проницательном изображении механизмов истории и вовлеченных в неё людей. Подлинное её содержание — не только драма революции, но драма человека, столкнувшегося с революцией и её целями.
Пшибышевская не пыталась (и не хотела) писать о политике, ни о прошлой, ни о, тем более, современной. Она с ужасом смотрела на мир сквозь страницы газет и отдавалась интеллектуальному эскапизму так долго, как только могла. Что не помешало её magnum opus превратиться в политическое оружие: в 1933 году в руках авторитарной власти, в 1980 — в руках тех, кто такой власти противостоял.
Не Sprawa Dantona создала Солидарность, не она привела к введению Военного положения годом позже и не она в конце концов обрушила режим. Но она стала одним из символов — а это уже немало.
