Развод (рассказ) Она до сих пор не знала, как сказать ему, чт | Лит. кондитерская

Развод (рассказ)

Она до сих пор не знала, как сказать ему, что уходит.

Брак продлился десять лет, и последний год она всё сочиняла заключительную речь, хотя и понимала, что едва ли ее словами всё закончится. Фразы должны быть такими… оформленными. Чтобы он понял — это не субтитры, а финальные титры. Не выражение обиды и недовольства, а разрыв. Полный, без возможности перебрать жизнь и из еще не тронутых порчей кусочков заново слепить семью.

Она смотрела на мужа и видела незнакомого — не чужого, а именно незнакомого, разницу она ощущала — человека. Он выглядел, как ее муж, он и был ее мужем, но, глядя на него, она глядела в незнакомые глаза, наблюдала за шевелением незнакомых губ, рассматривала морщины на незнакомом лбу.

Он приходил с работы, и она следила за посторонним в своем доме. Он садился за стол, говорил ей что-то, но чаще ел молча. Она сама рядом с ним становилась задумчивой, скованной. С трудом отвечала на его вопросы, как будто для этого приходилось перетаскивать булыжник весом в центнер. Сама бесед не затевала: ей не о чем было рассказывать.

Она больше не обижалась на него, потому что на незнакомого человека невозможно обидеться. Только злилась на привычки, которые, складываясь, составляют быт. Злилась, что образ жизни мужа стал отчасти и ее рутиной, в которой она — поначалу, впрочем, добровольно — выполняла материнские обязанности: записать к дантисту, перевесить со стула в шкаф пальто, приготовить обед.

Она понимала, что ошиблась, выйдя за постороннего. Так боялась одиночества, что готова была делить его с кем угодно. Многие знакомятся в браке, но она боялась узнавать мужа, а он боялся узнавать ее. Теперь она припоминала, каким неприятным, плаксивым ей показался вначале его голос. И худоба, почти костлявость, его рук. Когда они, эти руки, первый раз ее коснулись, она испытала чувство очень легкого, как сквознячок, отвращения.

— Как на работе? — услышала она чей-то плаксивый голос.

— Нормально, — с трудом ответил ее рот.

Она смотрела на мужа, но не видела его. Такая отрешенность появляется во взгляде у человека, смотрящего на следы катастрофы.

— Устала?

— Чертовски.

Через стол он протянул ей руку, она механически подала свою, но почти тут же высвободила ее.

— Послушай, — сказала она. — Я думаю, мы больше не семья.

Он поджал губы и посмотрел в окно.

— Вот как…

Помолчали.

Потом он порывисто встал и замаршировал по кухне.

— Ты кого-то встретила?

Она знала, что он об этом спросит. Планируя этот разговор, она воображала, что говорит, будто полюбила другого. Ей казалось проще выдумать новую любовь, чем объяснить, куда девалась старая.

— Нет, — ответила она. — Я просто устала жить за нас двоих.

Он продолжал топтаться в кухне, иногда подходил к холодильнику, открывал его, презрительно, как предателей, разглядывая упаковки и кастрюльки, потому что их туда положила жена.

Потом долго выяснял, от чего именно она устала, но ее слова слипались, едва достигая слуха. А жена, такая тихая в последние месяцы, всё говорила, распаляясь от слов, которые — монетка за монеткой — туго набили ее душу, и та, освобождаясь, сотрясалась и звенела.

А он, перестав наконец маршировать и присев на стул, понял, что повинен в чем-то совершенно ужасном. А пальто на стуле — его сообщник.

— Катя, но люди не разводятся из-за пальто, — прервал он ее.

Она не сразу остановилась. Потом, словно задумавшись на долю секунды, а на самом деле набрав воздуха в легкие, зарыдала, вскочила и с такой силой обрушилась обратно на свой табурет, что его деревянный скелет хрустнул.

— Ты ничего не понимаешь! — причитала она. — Какое, к черту, пальто? Какое, к чёрту, пальто, Серёжа?

Переехав через месяц к приятелю, он больше всего сожалел, что вещи его лежат в непривычных местах.

Оставшись одна, она больше всего сожалела, что некого отправить в магазин за хлебом и картошкой.

#литература