Смерть Ирины Антоновой - идеальный кейс для иллюстрации обыден | Переборхес
Смерть Ирины Антоновой - идеальный кейс для иллюстрации обыденного человеческого восприятия, которое "все хорошее" видит как данность (ну, подумаешь выставку "Москва/Париж" организовала, или, там, "Москва/Берлин", ведь это все брежневская внешняя политика была, как и гастроль Джоконды), а любые промахи выставляет смертными грехами.
Архитектурную безвкусицу филиалов (и это на фоне создания, вместе с Ильей Зильберштейном, небывалого для СССР Музея частных коллекций), инсульты и инфаркты подчиненных, старорежимное неприятие современного искусства (Илья Кабаков так и не простил ей сосланность своей выставки в неглавное здание), варварски отъем здания у института философии и общее поведение слона в посудной лавке - слишком коммунистическое (зато во имя музэя), практически большевистское (а кем ей, рожденной сразу после революции, еще быть?), плоть от плоти административной системы, которую разворачивала в сторону своих гляделок и того самого совка с самоупоенной Рихтеровской элитарностью на фоне принудительной нищеты всей остальной страны.
Это ведь не она впервые показала Москве Пикассо, которого Илья Эренбург пробивал и реставрация шедевров из Дрездена тоже не ее директорское решение, а часть политики и дипломатического протокола, которыми грех не воспользоваться для собственных нужд.
Но Антонова действительно ведь сохранила музей и не допустила в него "киоски" в тех самых 90-х, когда валилось все, что можно.
Другое дело, что бездумное (имперское, столичное) расширение, раздувание ГМИИ, вызвавшее строительство музейного городка (прижизненного мавзолея за наш с вами счет) подорвало сами генетические особенности Пушкинского музея, основу и соразмерность его иммунной системы, превратив в ещё одного неповоротливого федерального монстра.
Да-да, с чудесными, но почти всегда предельно скромными (по западным масштабам) выставками и, одновременно, невидимым адом закулисья, в котором весь этот крепостной театр варился и варится в ненависти и страхе до сих пор.
Опять же, советско-имперская закалка позволила Антоновой при Путине войти в альянс со спецслужбистами, чтоб расширить свой музэй ворованными на войне трофеями - их возвращение в легальное поле должно будет стать апофеозом открытия новых зданий и пространств городка ГМИИ, до которого она не дожила.
Я много раз мысленно спорил с Антоновой, презирал ее, проклинал, показывал кулаки и фиги в кармане, мысленно угрожая разгромным некрологом, но когда она ушла мне стало совершенно не до нее - смерть, в который раз, приходит к важным когда-то фигурам без предупреждения и застает нас врасплох.
Когда мы заняты не ненавистью, но чем-то другим, бытом, собой, пандемией и интенция более не направлена на дутую фигуру врага культуры, а существует совсем в ином каком-то режиме, которому что воля, что неволя - уже все равно.
И это тоже большой и важный урок восприятия, где все происходит и проходит совсем не так, как в жизни.
Мы не правы, оне не правы, никто не прав и только смерть правит.
Люди ассоциируют должность с личностью, хотя совершенно непонятно, что было бы с ГМИИ без и вне Антоновой.
Есть шанс, что без нее ему было бы только лучше.
С другой стороны, это ведь именно тот случай, когда она сама создала эту должность - в том смысле, что после Музея подарков Сталину в здании на Волхонке, то есть, самого что ни на есть культурного дна, создавать можно было вообще все, что угодно.
И то, что мы теперь знаем как Музей изобразительных искусств - конфигурация личности и возможностей конкретного человека. Теперь этот человек умер и музей не осиротел, но попросту получил иной вектор развития.
Вот теперь уже точно постсоветский.
И, может быть, даже не Пушкинский уже, но Цветаевский, как раз.
