Послевоенная Европа, кое-как отходя от потрясений Второй Мир | pavle
Послевоенная Европа, кое-как отходя от потрясений Второй Мировой, принялась массово рассуждать о том, кто же такой этот ваш Человек и на что он способен. В послевоенной Германии этот вопрос стоял особенно остро, учитывая мрачное и кровавое недавнее прошлое, породившее глубокий экзистенциальный разлом и натурально располовинившее страну. Вернер Херцог практически всю свою карьеру занимается исследованием глубин «души человеческой» (за использование слова «душа» в таком вульгарном контексте вы имеете право прострелить мне правое колено, а я не имею права вам мешать), приходя, как правило, к неутешительным выводам о мерзости Человека.
Тем в данном контексте интересен «Строшек», который лично для меня является одним из немногих художественных человеколюбивых актов Херцога. Сам фильм появился ввиду доброты режиссера, который в знак извинения за пару дней написал сценарий для актера Бруно. С, которого опрокинул с главной ролью в другом своем фильме. Впрочем, скорость написания не повлияла на качество истории, что признавал и сам Вернер, называя «Строшек» одной из своих лучших лент.
Маленький, потасканный и наивный человечек по имени Бруно пытается перезагрузить жизнь после выхода из тюрьмы. Вместе со своей подругой проституткой Евой и пожилым товарищем Шайцем уезжает из ФРГ в США для того, чтобы заработать там денег и прожить в стабильности среди небоскребов и комфорта. Однако, приехав в Америку, он вместе с друзьями оказался в пучине капиталистического варева, к которому ни он, ни его друзья готовы не были. За короткий срок он опутывает себя кредитами и долгами, разочаровывается в людях и работе, а вместо ожидаемых высоких зданий получил трейлер-парки и пустоту, что прет из бурой земли.
Вернер Херцог – мастер снимать «неудобные» фильмы. Если Ларс фон Триер снимал так, чтобы вызывать ощущение «камешка в ботинке», то Херцог просто бьет по затылку битой бесперспективности. Его фильмы шершавые, обладают неприятной замкнутостью кадра, зачастую плоские и как будто бы неповоротливые. Да и сами истории в его лентах не то что бы даруют ощущение небесного блаженства, а скорее наоборот – лупят депрессивными инверсиями пуще любого отходняка. Широко известная в узких кругах история про то, что Иэн Кертис смотрел «Строшек» за несколько часов до суицида в определенном смысле подтверждает мои слова.
Понятное дело, что история про суицид после просмотра фильма – прямолинейная спекуляция. Но понять, почему для многих желание сунуть голову в петлю после просмотра «Строшека» не кажется такой уж плохой идеей – довольно просто.
В большинстве фильмов Херцога «маленький человек» был действительно «маленьким» – алчным, мерзким, лицемерным, жестоким. Немец деконструировал образ «маленького человека» и часто приходил к выводу, что маленьким людям сочувствовать особо не имеет смысла. И мы не сочувствовали. Злились, охуевали, выключали, включали, но никаких теплых чувств не питали. «Строшек» отличается от многих других лент Херцога как раз своей попыткой сочувствия и эмпатии, за счет чего происходящее обретает абсолютно суицидальные настроения. Само предположение, что Бруно Строшек, незначительный и маленький человек, имеет право на счастье создает определенные надежды, некие мечты и представления. И Вернер Херцог как будто бы начал верить в них вместе с бродячим музыкантом, но вовремя осекся.
Нет.
Маленький человек на то и маленький, потому что он никогда не побеждает. На вечно работающем фуникулере катался мой отец, катаюсь я, будет кататься мой сын. Радует, что на фоне хотя бы не играет вонючее кантри.
