Люди, которым довелось прочитать “Над пропастью во ржи” прек | pavle
Люди, которым довелось прочитать “Над пропастью во ржи” прекрасно помнят ощущение разрушающегося во время чтения образа счастливой молодости. Джером Сэллинджер деклассировал веру в светлое будущее у огромного количества молодых пацанов и девчонок. И все, что дал взамен — тотальное разочарование от понимания отсутствия какой-либо собственной исключительности. Твои мысли не исключительны, твой нелепый бунт против общества и родителей — подавно. Молодость внезапно превращается из обители светлых настроений, что сменяются сиюминутными разочарованиями и глупым драматизированиями в историю еще одного молодняка, что, однажды, набунтуется и впишется.
Впишется в мир, где любовь — стандартный набор давным-давно написанных сценариев (от влюбленности, секса, компромиссов и расстройств в моменте и дальше в самом себе) грязным стремлением к эгоистичному счастью и комфорту, твоя пара уже расплескала искренние чувства, наивность и желание отдавать далеко позади и сейчас катит в салоне, пропахшем соляркой. Впишется в мир, где работа — занятие, позволяющее спрятаться и одновременно выпячивающее собственную нереализованность. Впишется в мир, где деньги — не важно; но важны комплексы и разочарования, стоящие на их фундаменте. Впишется в мир, сядет в полноприводный железный коробок и поедет, выписывая на полях сентенции про абьюз, здоровые отношения, психологическую стабильность и важность сохранения “ресурса”. Всё, чтобы сохранять ощущение полноты жизни, чтобы закатать подальше фрустрацию.
Затасканная донельзя история, однако именно Сэллинджер — первый, кто настолько громко закричал человеку об отсутствии у него исключительности.
Как мне кажется, ввиду вышеописанных распространенных процессов, нас всегда будет тянуть к тем, кто продолжает упорно не вписываться. К персонажам, стоящим в отдалении, как бы сбоку. И Марадона довольно продолжительное время был именно таким — сохраняющим априродную страсть к жизни, этакий “бунтарь без причины”.
Нисколько не удивительно, что для Соррентино Марадона был подобен Богу, которому тот всю свою юность поклонялся, за которым следил и которым восхищался. Как нисколько не удивительно, что таковым Богом Марадона был еще для бессчетного множества людей по всему земному шару. Нисколько не удивительно, что Соррентино снял фильм про Марадону именно такой фильм — двойственный, половинчатый, переполненный яркими красками и юмором, печальный, но дарующий надежду. И нисколько не удивительно, что это очень личный фильм.
Любовь, восхищение, мечты о том, кого не знаешь — это всегда сугубо личная история. Человек, о котором мечтаешь, которого любишь здесь не играет никакой роли, кроме чисто формальной, статичной. Как стекло, заляпанное гноем прыщей представления о субъекте любви лишь принимают ту форму, те свойства и вид исключительно благодаря внутренним флуктуациям человека “любящего”. Мы видим в окружающем отражение своего внутреннего, в любимом человеке мы видим те надежды, веру и любовь, которыми живем сами — от уровня эмпатичности зависит масштаб этих заблуждений.
