Наверху меня ждёт синнабон. Закрученная улиткой, вымазанная кр | Beshley

Наверху меня ждёт синнабон. Закрученная улиткой, вымазанная кремом булка. Я скажу: «Дайте мне синнабон». И мне дадут синнабон. Вот так вот просто. За одни только деньги. И ещё возьму кофе. И все у меня будет хорошо. Абсолютно все.

Точно лучше, чем прямо сейчас. Потому что прямо сейчас я-а-а-а-а…

— Вы заваливаетесь в ветки! — громко шепчет инструкторша по йоге, и вся группа выпадает из своих поз, чтобы это увидеть. «А то я, блять, не знаю, что я заваливаюсь в ваши гребанные ветки! Понаставили тут этих веток», — я пытаюсь думать про ветки расслабленно и беззлобно, но они натурально колют мне жопу. Опоздав на занятие, я получила место на коврике в окружении горшков с декоративными украшениями — гигантскими палками, выкрашенными в белый цвет. «Кому, блять, вообще пришло в голову украшать помещения палками? Сидел себе человек в позе лотоса и вдруг думает: «В этом углу не хватает каких-нибудь гармоничных палок ебаных». И поставил здесь эти палки, и теперь думает, что он молодец. Мудак ты с палками, а не молодец…».
— Вы заваливаетесь в другие ветки, — шепчет инструкторша. — Попробуйте найти баланс.

«Господи, — думаю я, меняя позу, — вот так рождаешься, растёшь, мечтаешь стать героем, который будет идти к своей цели, удачно лавируя между Сциллами и Харибдами, а потом в тридцать лет находишь себя человеком, который ищет баланс между двумя видами колющих жопу палок».

— У вас хорошо получается, — инструкторша показывает мне большой палец. — Главное, найти баланс внутри.

В следующее мгновение она предлагает поднять себя на руках, по-лягушачьи сложив коленки. Я не могу. Другие — могут, но странно: тонконогая девушка в зелёных лосинах впивается в коврик длинными пальцами, словно гарпия, женщина в облаке кудрявых волос свирепо разевает рот и сверкает глазами, мужчина с крючковатым носом делает спину таким колесом, словно вот-вот из нее вырвутся крылья, — полутемный зал наполняется изломанными фигурами, каждая из которых могла бы украсить фасады средневековых соборов. Я ложусь на коврик в сени ветвей и смотрю, как тени на стенах превращаются в химер и гаргулий.

Вскоре голос издалека разрешает всем последовать моему примеру, и тени меняют свои очертания, сливаясь в темное море с редкой волной. Море дышит, кряхтит.

— Ощутите своё тело. Почувствуйте, как оно изменилось. Закройте глаза. Сфокусируйтесь на дыхании.

Я закрываю глаза и думаю про свой синнабон. Вот уж когда я почувствую перемену: до синнабона и после него — разница в теле весьма ощутима. В моём внутреннем мире есть дырка для синнабона: кто и когда ее прогрыз — не известно, но в ней гуляет тоскливый ветер и нервная мысль. Съел синнабон — всё, нету мысли. Душевная целостность и лавандовый крем. «Наверное я плохой практикант йоги, — вздыхаю про себя. — Praktikantka, как сказали бы чехи. Надо стремиться к гармонии, к ясности мыслей, к расслабленности. Все эти люди вокруг, они ведь, наверное, думают о цветах удумбары. А я — тревожная русалка в ветвях дерев, — про сладкую булку и пятку крючконосого мужика. Какая шершавая пятка. Вот бы ее веткой потыкать». Пятка, словно ощутив мой взгляд, дернулась. Ах, да, нам велели закрыть глаза.

***
Повозившись в раздевалке с лосинами, молниями и носками, поблагодарив инструкторшу и получив свою галочку в абонемент, я поднялась в кофейню — зал для занятий по йоге располагался в ее цокольном этаже. На витрине лежали ломтики ягодного чизкейка, мячики из шоколадного бисквита, бейглы с лососем и вяленными помидорами. Последний синнабон в лавандовом креме пронесла перед моими глазами женщина в облаке кудрявых волос.
— Все занятие о нем думала, — она улыбнулась, кивнув мне.

Я постояла у витрины с имбирными шотами, которые выжигают внутренности на десять секунд, — размышляя, не выпить ли сразу два, три или десять, но потом махнула рукой и взяла чёрный кофе без молока. Впереди рабочий день и целая жизнь. И кто знает — может быть, наверху ещё будет ждать синнабон.