У меня сегодня день рождения. Мне 47 лет. Правда, чувствую се | Нюта Федермессер

У меня сегодня день рождения. Мне 47 лет.

Правда, чувствую себя на 67-68. Выгляжу ничего, но хочу похудеть. Только худые сверстники выглядят старше и утомленнее. А вообще-то – у меня хорошая жизнь. Только очень трудная. Порой – и жить совсем не хочется. А порой – вполне ничего. Даже вроде счастливо живу. Но я так по-дурацки устроена, что счастливой меня почти всегда делает только результат. То есть если я вижу результат своих трудов и если результатом удовлетворена, то тогда я почти счастлива. Ага:) Только я почти никогда не бываю довольна результатом.

Сегодня, в день рождения, я буду довольна, если соберу тут 2,2 млн рублей. Они нужны для того, чтобы у людей в двух ПНИ появилась возможность есть горячую еду. Такая вот простая мелочь. Которая не мелочь на самом-то деле.

Я для того, чтобы эти деньги собрать, попросила коллег прислать мне списком результаты наших с командой общих побед и достижений за прошедший год. И проигрышей, и поражений. Хочу посмотреть и понять, имею ли я право сказать – прошедший год был эффективным. Имею ли право просить вас о помощи, просить опять пожертвовать нам деньги.

И вот, что мне прислали

Мне всё кажется мало. Мы ведь до сих пор ничего не сделали для того, чтобы у людей в нескольких интернатах была тёплая еда.

Когда-то в далеком 2019 году про один из них я написала:

«За грязными серыми внешними стенами интернатов – среди облупившихся странно голубых, как кладбищенские ограды, или зелёных, цвета московских бордюров, стен – лежат в одинаково застиранных полосатых пижамах или в выцветших байковых халатах коротко стриженные старики и старухи. Лежат даже те, кто может ходить, потому что ходить им некуда, ну и, а зачем... Коротко острижены даже женщины, хотя спроси их – и многие предпочли бы свои всегдашние химические завивки и рыжую хну.

Лежат они на низких металлических койках с продавленными пружинами, на матрасах, пропитанных мочой предыдущих лежальцев, под розово-серыми одеяльцами, выглядывающими из-за драных пододеяльников.

На тумбочках стоят металлические миски с железными ложками. В мисках остатки холодной серой с алюминиевым оттенком склизкой каши. А напротив тумбочки – ведро. Параша. Ага, прямо около тумбочки, которая всё ещё почему-то остаётся островком личного пространства: тут и расчёска своя с поломанным зубцом, и блокнот с ручкой, где корявым полуслепым уже почерком выведено нетвёрдое «купи с пенсии моей сахару кускового», и тут же замызганная какая-то книжечка с кроссвордами.

Тапочек рядом с кроватями нет. Зачем? Куды им ходить-то? Гулять только летом, поэтому верхней одежды тоже нет. Кресел инвалидных нет, потому что «в ИПРА не вписано», и потому что всё равно пороги и ступеньки делают 50-метровое расстояние до белого снега или зелёной травы непреодолимым.

Лежат они по 5-8 человек в палатах. Кто-то несколько недель, а кто-то «лет уж 20» лежит в палате с таким же 20 лет небелёным потолком, и ещё несколько лет пролежит…

Я хожу по палатам и смотрю на сотни никому не нужных старух и стариков. Многие эти старики вовсе и не стары, а так, лет 60..., но с виду совсем уже дряхлые. Взгляд потухший.

Хожу среди немытых, дурно пахнущих нашей бесстыдной ленью и бессердечием людей. Я присаживаюсь на скомканное серое бельё, постеленное поверх рыжих унизительных роддомовских клеёнок, глажу волосы, жму руки, обнимаю тощие немытые плечи... Я не хочу быть причастна к такой их смерти и старости. Я очень хочу это изменить».

Знаете, да, за эти 5 лет многое изменилось. И список достигнутого за прошедший год неплохой. Но каша в железных пнишных мисках всё ещё холодная.