Раньше я называла это выгоранием. В одном пижонском оупен-спей | Опусы шальной разведенки

Раньше я называла это выгоранием. В одном пижонском оупен-спейсе меня научили этому слову люди на колесных подставках: они были плоские и назывались одним непонятным словом, выпуклые циркаческие - и назывались другим. Я звала их подставками под вейпера, потому что все, кто катал на подставках, там курили из огромных коробок свои идиотские жижи. Привычных фаллических электронок тогда еще никто не придумал.

Выгорание распознавалось по следующим признакам: в какой-то момент - хотя его невозможно было отследить прямо сразу - ты начинаешь иначе читать слова. Мозг твой, замыленный никому не всравшимися дедлайнами, видит в каждом предложении угрозу, мат, призывы к самоубийству или крохотному восстанию.

Как-то ночью, совсем изможденная, я прочла на машине с канистрой безобидное слово "мука". Ну, везли там чего-то для хлебушка. Но прочлось мне, конечно, мУка. Потому что жила мучительно.

Был, конечно, еще один признак. Неумолчные телефоны. Ну, когда тебе кто-то звонит - не дедлайн, не начальник, не мама. Кто-то очень приличный звонит. С кем давно просто так не трепались. А ты мордой лежишь в матрац и с каким-то хтоническим ужасом косишь глаз в это имя в табло. И не можешь не то что поднять, а смотреть-то не можешь на трубку.
Вот тогда. Надо силы собрать, молча тыкнуть в билетные кассы - и купить себе жалкий билет хоть куда. Где есть лес и водичка. Где вообще не берет МТС. Где в ларьке еще водка в стаканах - одноразовых, двести писят. Открывается как кока-кола.

А сейчас у меня кое-что, чему нету названья, нет лексики. Когда можешь купить билет - и поехать хотя бы к подруге, но... не можешь. Физически больно. Невозможно себе представить. Это ж надо вставать, что-то делать, мыть башку, собирать себе сумку. Выходить в божий мир, где нет бога. Наблюдать эти рыла прохожих. Ехать. Плыть. Ну, лететь, я не знаю. Словом, двигаться, словом, общаться. Подберите, пожалуйста, слово, тут "пиздец" даже не отражает.