Бабушка везет меня к маме, я не видел маму полгода, я страшно | Ivan Davydov

Бабушка везет меня к маме, я не видел маму полгода, я страшно соскучился. Но это ничего. Со следующего года я буду жить с родителями, в городе, у меня будет свой стол и настоящая настольная лампа! Это все купили уже.
В купе с нами двое попутчиков – веселые молодые люди, очки, бороды. Говорят, что старики эти надоели, мрут все время, и надо кого-то молодого уже.
- Назначат вам молодого, одуванчика бородатого, вот как вы, - говорит бабушка.
Меня захватывает образ. «Бородатого одуванчика назначат!» - начинаю кричать я.
А они все шикают, и бабушка тоже. Чтобы не болтал и уж тем более не кричал.
И столько всего еще потом. Книги, книги, книги. Журналы. Книги. Опять книги. Восторг и ужас: я должен все это прочесть. Все, что запрещали читать здесь сто лет. Все, что теперь есть.
Чернобыль в телевизоре и ощущение, что нам, во-первых, врут, и, во-вторых, что нам врать нельзя. Больше нельзя. Почему-то.
Мы взрослеем, мы делаем все, что положено делать, когда взрослеешь (первый поцелуй и первая рюмка, «Агдам», на вкус одинаковые). Я прихожу из школы и записываю на кассетный магнитофон – видеомагнитофона у нас нет, естественно, - заседания первого Съезда народных депутатов. Вечером с отцом будем слушать и спорить, когда он придет с работы.
Хаоса все больше, взрослые, кажется, начинают нервничать, а я – нет. Их мир, оказывается, был довольно гнусным, и они это знали, но боялись думать. Наш будет лучше.
Первые стихи. Слава богу, ничего не сохранилось.
А теперь вот нам опять можно врать. И Горбачев умер.