В последнее время сижу со своими прозаическими попыточками и н | Вроде культурный человек
В последнее время сижу со своими прозаическими попыточками и неизбежно думаю про женское письмо.
У Ферранте в одном из интервью было интересное рассуждение в тему (этот канал, как мы помним, также известен как «да, об этом Ферранте тоже писала»). Так вот, перевожу:
Нет ничего неправильного в том, чтобы говорить «женское письмо», но это нужно делать осторожно. Так как существует опыт, который является неопровержимо и только женским, каждое его выражение, устное или письменное, должно недвусмысленно считаться женским. Но, к сожалению, это не так. Каждое средство, которое мы используем, чтобы выразить себя, на самом деле нам не принадлежит, потому что исторически все они — продукт мужского доминирования, в особенности грамматика, синтаксис, каждое отдельное слово, даже само прилагательное «женское» со всеми его коннотациями. Литературное письмо, конечно, не исключение. И поэтому литература, созданная женщинами, может только кропотливо отодвигаться от мужской традиции, даже если она решительно заявляет о себе, даже когда она ищет свою особенную генеалогию, даже когда она поглощает и делает смешение полов и несовпадаемость сексуального желания своим. Значит ли это, что мы — пленники, которые навсегда останутся в тени самого языка, на котором мы пытаемся говорить о себе? Нет. Но мы должны понять, что в этом контексте выражать себя — это процесс проб и ошибок. Мы должны каждый раз начинать с гипотезы, что, несмотря на огромный прогресс, мы все еще не видны по-настоящему, мы все еще не понимаемы по-настоящему, и мы должны перемешивать наш опыт бесконечное количество раз, как будто готовим салат, переизобретая необычные голоса для людей и для вещей. Мы должны найти этот неведомый путь (или пути), по которому мы сможем, начав с чего-то, затерянного среди уже утвержденных норм, придти к письму, непредсказуемому даже для нас самих.
Разборки между мужской и женской литературой существуют не только (и даже — не столько) на уровне литературы как медиума или индустрии, но на уровне самого языка и того, как он (привычно, по-мужски) устроен. Женское письмо — это не только истории про женщин и женский опыт, это иные способы использования привычных кирпичиков языка, которые ближе и роднее тому самому женскому опыту и его неизбежной инаковости.
Это вообще интересная мысль, если вспомнить, что основа нашего всеобщего образования — тексты, написанные мужчинами в контексте мужской истории, мы просто не знаем ничего другого. Пример не из уровня языка даже, а с более простого — структуры истории. Множественные человеческие истории во всех возможных форматах построены на том самом пути героя со всеми его структурными элементами. Но ведь это абсолютно мужской архетип героя, делающего абсолютно мужские штуки! Как бы выглядел путь героини? Как бы выглядел мономиф в женской литературе?
И вот, получается: мы привязаны к мужской литературе даже не в том смысле, от неё нужно отстраиваться, связь глубже и сложнее — нужно, словно говоря, регулярно проверять, а не то же самое ли я делаю (если такая амбиция вообще есть).
