Канал

2020-07-29 13:35:55 Терроризм: важность коннотаций

В рамках дискуссии о допустимости оправдывания терроризма политическими целями, Высшая школа экономики выпустила доклад* “Терроризм: недопустимость оправдания. Исторические, этические и правовые аспекты”.

Социальная опасность оправданий терроризма заключается, прежде всего, в том, что они создают ощущение приемлемости террора, готовят почву для совершения новых преступлений террористической направленности.

Из доклада:

“Общественное восприятие терроризма в России складывалось достаточно долго, и в целом терроризм получил, к сожалению, не вполне однозначное толкование в нашем обществе. В советский период, например, формировалось позитивное отношение к террористам- революционерам, которые бросали бомбы в царей, великих князей и жандармов.

Считалось, что эти террористы - герои, борцы с самодержавием, что у них благая цель - освобождение народа от многовекового рабства. Имена многих из них были вписаны в историю, в честь них называли улицы, о них снимали фильмы.

Создавался романтический образ героев-мучеников, которые вели упорную, кровавую борьбу за права народа. В еще большей степени положительную окраску приобретало осмысление красного террора первых лет революции.

В сознании ряда западных интеллектуалов также присутствует определенная позитивная коннотация в отношении терроризма. Нередко террористические действия ирландских или баскских патриотов расценивают как справедливую борьбу за свободу их стран.

Есть, безусловно, силы, готовые даже такие явления, как фашизм и национал-социализм, рассматривать в романтическом ключе, героизируя их вождей. Хотя перечисленные явления насилия имеют разный характер, суть у них, в целом, одна: применение жесткой силы, направленной на уничтожение/подавление тех или иных групп людей для достижения определенных идеологических, политических или экономических целей.

Вопрос состоит в том, как относиться к этому сейчас? Являются ли цели, которые преследуют те, кто осуществляют такое насилие, достаточным основанием для оправдания подобных деяний? Прошло время, человечество переболело многими болезнями, оно повзрослело и появилась общечеловеческая оценка этих явлений”.

* Доклад экспертной группы НИУ ВШЭ “Терроризм: недопустимость оправдания Исторические, этические и правовые аспекты” Открыть/Комментировать

2020-07-07 22:08:55 Последние 15 лет, согласно Google Academics, колоссальную популярность среди исследователей приобретает концепт «governance», который даже обгоняет по своей популярности такие фундаментальные для политической науки концепты, как «демократия», «politics» и собственно «government». Парадоксально, но несмотря на свою популярность многие политологи сходятся во мнении, что у термина «governance» фактически нет четкого значения и смысловой нагрузки. Наиболее четко это обосновал исследователь Rhodes в своей ключевой работе по теме «Understanding Governance». Он выявил целых шесть различных значений, которые придаются термину в научной литературе. Эту же «пустоту» термина отмечали и другие исследователи в более поздних работах.

Подобная пустота термина «governance» объясняется постоянной мобилизаций той или иной его интерпретации в рамках политического, что самом по себе являются частью процесс управления. То есть нужная интерпретация выбирается в зависимости от политической целесообразности. Тем не менее, можно выделить три основных блока интерпретаций термина «governance»:

1) Интерпретация в качестве решений, принимаемых властью, в которой фокус делается на структуры и практики легитимной власти, понимаемые в рамках инструментализма и взаимосвязанности;

2) Интерпретация в качестве «структурированного взаимодействия», в которой фокус делается на взаимодействии организованных групп внутри правительства и вне его, чьи интересы институционализированы и легитимизированы различными способами;

3) Интерпретация в качестве социального конструирования, в которой фокус делается на определении того, что собственно подлежит управлению, что является знанием, что является общими ценностями, кто имеет право говорить от имени власти.

Каждая из этих интерпретаций позволяет удерживать необходимые ресурсы в процессе производства нужной политики. В частности, государственные структуры учитывают интересы других организованных лоббистских групп и привлекают их при разработке государственной политики. Стейкхолдеры, в свою очередь, осуществляют переговоры между собой «в тени» правительственных структур в силу необходимости придать легитимность своим решениями именно через официальную власть. Однако эффективное внедрение нужного регулирования в общественную жизнь возможно только посредством социального конструирования нужных «политических проблем». То есть общество должно видеть нужные проблемы и признавать, что они требуют определённого решения и регулирования. К примеру, где-то изменение климата является политической проблемой, а где-то оно выведено за рамки политической повестки. Открыть/Комментировать

2020-06-15 21:10:27 ​​Прошлая публикация была посвящена влиянию пандемии коронавируса на распространение практики «evidence-based policy» в государственном управлении. Однако не стоит воспринимать ситуацию исключительно в оптимистичном ключе, так как никто не отменял долгоиграющий кризис науки и научного знания, которые являются фундаментом для адаптации практик «evidence-based policy». Результатом своеобразного микса спроса на более качественную государственную политику и кризиса науки является превращение государственной политики из «evidence-based policy» в свою противоположность — «policy-based evidence», под которой понимается эксплуатация науки в целях политики, что выражается в «подгонке» научных фактов под заранее определенную политическую линию.

Проблематика связи кризиса науки и его влияние на «evidence-based policy» очень глубоко освещена в статье Andrea Saltellia и Mario Giampietro «Что не так с политикой, основанной на научных фактах, и как она может быть улучшена?». Авторы отмечают, что сложившаяся ситуация дегенерации «evidence-based policy» в свою противоположность приводит к упрощению окружающей социальной реальности путем производства условно «заказных» исследований. Это упрощение Лакофф называет «гипосознанием», а Райнер — «социально-конструируемым неведением». «Социально-конструируемое неведение» — это не результат заговора, но результат процесса производства смыслов индивидами и институтами, направленного на создание непротиворечивой картины мира путем изгнания противоречащего этой картине мира знания. Существенные пласты знания, которые противоречат целям институтов и ключевых стейкхолдеорв, таким образом игнорируются и выводятся за рамки признания.

Игнорирование пластов знания, в свою очередь, имеет сразу несколько последствий. Во-первых, разработанная в таких условиях политика зачастую утрачивает какую-либо существенную релевантность к изначальной проблеме. Во-вторых, «социально-конструируемое неведение» имеет прямое отношение к затронутой Нассимом Талебом в работе «Антихрупкость» проблеме системной дилеммы между эффективностью системы и ее устойчивостью. «Социально-конструируемое неведение» эту дилемму обостряет. То есть система становится более хрупкой, её способность к совершенствованию в результате кризисов снижается, так как новая информация, способная поставить фундаментальные принципы системы под сомнение, не учитывается и система, следовательно, не эволюционирует, постоянно откладывая таким образом «расплату» за свою хрупкость и делая тем самым эту «расплату» слишком дорогостоящей. Открыть/Комментировать

2020-05-29 20:41:24 Springer опубликовал интереснейшую подборку выводов, которые public policy как академическая дисциплина извлекла из пандемии коронавируса. Статья в целом заслуживает внимания, так как содержит целый ряд ценных наблюдений по различным направлениям исследований public policy. Однако особенно ценно наблюдение о том, что в условиях пандемии среди политических управленцев резко возрастает спрос на «evidence-based policymaking», который заменяет собой нормативные ориентации и политическую целесообразность, служащие в обычное время основой для разработки и осуществления публичной политики. Интересно и то, что такое изменение механизмов легитимации публичной политики происходит на фоне повышения среди общественности запроса на ценности как основу политики и в условиях, когда иррациональные мифы и антинаучная информация получают небывалое распространение.

Таким образом, векторы управленцев и общественности становятся разнонаправленными. В этих условиях научная информация неизбежно политизируется и перестает быть для управленческого класса защитой от обвинений в проведении публичной политики в интересах лоббистских групп. Прекрасный пример — это обвинения в с сговоре тем же Биллом Гейтсом. В этих условиях у политических управленцев появляется огромный соблазн отказаться ради краткосрочных задач по обеспечению популярности политической линии от «evidence based policymaking», вернувшись к традиционным методам разработки и легитимизации.

Особенно эти риски, конечно, велики для постсоветского пространства, где сложилась историческая традиция манипулирования статистикой и практически нет традиции апеллирования к науке для легитимизации политической линии. В условиях пандемии и падения различных «рейтингов» соблазн манипулирования статистикой повышается многократно. В этой связи вдвойне интересен пост политэкономиста Константина Сонина, которого вряд ли можно заподозрить в какой либо форме лоялизма, о том, что московские власти не манипулировали статистикой по смертности от covid-19 и «смерти в Москве не скрывались». Все-таки это можно расценить как признак того, что московские власти мыслят в долгосрочной перспективе и готовы работать в парадигме «evidence-based policymaking», которая требует максимально уважительного отношения к данным и статистике, к их прозрачности.

Все же власть понимает, что стабильность системы требует именно «evidence based policymaking» и традиционные методы формирования и легитимизации публичной политики в итоге не только приведут к серьезным ошибкам с деструктивными последствиями для системы, но и не оставят в итоге возможности для «evidence based policymaking», так как инструменты для их легитимизации так и не будут разработаны. На данном же этапе запас прочности системы еще достаточен для того, чтобы постепенно дать прижиться новым методам легитимизации публичной политики при помощи транслирования объективных научных данных. Открыть/Комментировать

2020-05-25 14:21:51 В западной политической теории прослеживается тренд на разочарование в концепциях делиберативной и партиципаторной демократии. Недовольство политическими результатами условного «эксперимента» с реальным массовым участием граждан в политике через соцсети привело к ценностному переосмыслению важности «участия» в исследованиях демократии. Активно осмысливается тезис о том, что широким слоям населения не целесообразно предоставлять ресурсы для участия, так как участвуют они «неправильно» и не обеспечивают производство правильных «демократических» результатов и практик. Именно эта мысль является стержневой в публикации известного специалиста в области политической философии Фила Парвина «Демократия без участия: новый политический курс эпохи отстраненности».

Парвин иллюстрирует ложность теоретических постулатов о том, что социальное и экономическое неравенство рождает неравенство политическое, на основе которых обосновывалось создание максимальных структурных условий для участия граждан с основания социальной пирамиды. Справедливо отмечая, что «эксперимент» с участием фактически поставил либеральные демократии к стенке, Парвин выдвигает тезис о том, что делиберативная система может производить демократические результаты и практики только при масштабном перераспределении социального капитала, которое позволит гражданам из низших слоев осознать наличие общих политических интересов с другими социальными группами и главное с элитой, что в итоге обеспечит производство демократических результатов, а не поляризацию. Однако на практике масштабное «перераспределение социального капитала» невозможно, так как оно влечет за собой полное переформатирование существующих в обществе социальных сетей и ценностей, которые на данный момент формируют групповые границы и являются скелетом сложившихся социальных отношений. То есть перераспределить равномерно социальный капитал означает фактически создать общество с нуля, что возможно лишь в утопиях.

Таким образом, системные риски таких преобразований настолько велики, что гораздо надежнее отказаться от участия как критерия для оценки демократичности и вновь вернуться к строительству репрезентативных демократий, а не партиципаторных и тем более делиберативных. Другое дело, что репрезентативная демократия может дополняться новыми механизмами. Одним из них может стать механизм, предложенный некогда Робертом Далем, под название "mini-publics": который предусматривает вовлечение граждан не через всеобщее участие в выборах, но через участие в принятии решений через случайно составленные ассамблеи граждан, которые по своим социально-демографическим характеристикам отражают структуру общества.

https://link.springer.com/article/10.1007/s11158-017-9382-1 Открыть/Комментировать

2020-05-15 17:06:32 ​​Восстановление мировой экономики от последствий эпидемии коронавируса безусловно потребует новаторских подходов от правительств стран мира. В поисках таких новых подходов обоснованно будет обратиться к крупнейшим политэкономическим теоретикам. Одним из них является нобелевский лауреат по экономике Роберт Шиллер. Его теория «нарративной экономики» — это новаторская попытка применить методы эпидемиологии для объяснения макроэкономических флуктуаций, которые в первую очередь проявляются в поведении фондового рынка. В его работе «Нарративная экономика» наносится мощный удар по так и не добитой в силу преимущественно политических причин «гипотезе эффективного рынка», согласно которой «биржа дает наилучшую оценку стоимости экономических активов, так как вся существенная информация немедленно и в полной мере отражается на рыночной курсовой стоимости ценных бумаг».

Шиллер, в свою очередь, в рамках парадигмы поведенческой экономики аргументирует, что цены на бирже изменяются не под воздействием «всей объективной информации», но под воздействием нарративов, которые зачастую основаны не на фактах, а на архаичных особенностях человеческого восприятия событий через упрощенные нарративы и мифы, которые пестрят страхами и склонностью выдавать желаемое за действительное.

По Шиллеру, такие нарративы живут и распространяются по эпидемиологическим моделям. В качестве примера иррационального поведения экономических агентов под воздействием нарратива приводится Великая депрессия. При помощи таких инструментов, как Google Ngram, он выявил, что нарратив о безработице в США начал свое мощное распространение в еще самые благополучные годы, предшествовавшие Великой депрессии. То есть все большое количество инвесторов начинали верить в то, что рынок вот-вот рухнет, так как безработица не может расти в условиях роста цены активов. Таким образом, экономические агенты были заражены информационным вирусом, который сначала распространялся незаметно, а затем дал о себе знать в виде мощной вспышки в Черный понедельник 1929 года.

В контексте современной ситуации логично предположить, что информационный вирус, который обрушил мировую экономику, зародился еще до того, как собственно коронавирус появился как реальный факт. К примеру, Google Trends показывает, что популярность слова «recession» начала невероятно расти еще летом 2019 года, достигнув пиковых значений в августе. То есть экономический эффект эпидемии коронавируса может быть многократно усилен уже сформировавшимся нарративом рецессии.

С нашей точки зрения, концепция Шиллера обладает несомненным практическим потенциалом к использованию, так как позволит прогнозировать экономические флуктуации за счет выявления таких вирусных нарративов, препятствуя тем самым как появлению пузырей и перегреванию, так и мощным спадам. Однако от академического сообщества и управленцев безусловно требуется дальнейшее совместное развитие технического инструментария, который позволит ее использовать. Необходимо как более качественное выявление нарративов при помощи big data и алгоритмов семантического поиска, так и более глубокое понимание их «эпидемиологии»: кого нарратив заражает, с какой скоростью он распространяется, на какой вид поведения он воздействует (экономическое или политическое), как именно он воздействует на поведение экономических агентов, как нарративы мутируют по мере распространения, теряют ли они со временем свою «вирулентность», что именно делает их «заразными». Открыть/Комментировать

2020-05-06 22:58:21 В начале 2000-х годов камерунский политический философ А. Мбембе ввел такой термин, как "некрополитика", который подразумевает методы экономического и политического управления массами посредством создания для них перманентной косвенной или прямой угрозы смерти. Эта угроза, естественно, предстает не виде непосредственных убийств со стороны суверена, что, например, наблюдалось в концентрационных лагерях нацистов, но в виде "объективных внешних" процессов.

То есть речь идет о своеобразной радикализации концепции биополитики Фуко. Только если биополитика — это позитивный контроль, конечная цель которого — это жизнь, то некрополитика — это негативный контроль, цель которого — смерть. Отметим, что нацистские лагеря смерти, и угроза ядерной войны, с точки зрения их идеологической составляющей, это все была биополитика, так как их итоговой целью было выживание арийской нации или же общества с "правильным" экономическим укладом.

Умение различать биополитику и некрополитику крайне важно для теста действий суверена на легитимность. Несмотря на то, что в обоих случаях суверен использует свое фундаментальное право убивать, лежащее в основе и отграничивающее пределы его суверенитета, у биополитики и некрополитики разные цели. Если это проявление биополитики, то она легитимна, имея целью жизнь. Но если речь идет о некрополитике, то ее цель — это создание новых уникальных форм социального существования, которые Мбембе называет "пространства смерти" ("death-worlds"), где большая часть населения получает статус "живых мертвецов".

В случае с мерами по противодействию эпидемии мы можем наблюдать как то, так и другое. Каждый случай требует отдельного рассмотрения. С нашей точки зрения, эпидемия коронавируса знаменует ожидаемый экспорт некрополитики из периферии в ядерные страны.

Как мы уже писали неоднократно ранее, коронавирус вновь заставил осознать то, что капитализм производит гигантское количество невостребованных людей. Главная проблема заключается в том, что этих людей даже нельзя эксплуатировать. А значит, управление ими становится, с одной стороны сложнее, а с другой стороны непонятно, зачем надо тратить большие деньги на гуманные методы управления, если эксплуатация этих людей все равно невозможна, а значит, никакой пользы от них нет. Соответственно, на помощь приходят методы, опробованные в колониях: заключение людей в пространства, где они будут находиться постоянно между жизнью и смертью, превращение их в "живых мертвецов". Малые дозы смерти становятся наиболее экономичным способом структурирования социальной жизни. Открыть/Комментировать

2020-04-27 22:26:57 Одним из главных социально-экономических последствий пандемии называется расплавление такой социальной категории, как средний класс. Метко об этом сказал профессор философии Борис Гройс: «Уже сейчас очевидно, что перестройка индустриально-экономической структуры общества будет необратимой. Это понимали все еще до эпидемии, но никто не решался проводить такие радикальные реформы, пока на помощь не пришел коронавирус. И, быть может, самое значимое в этой грядущей глобальной социальной трансформации заключается в том, что она окончательно уничтожит средний класс. Он и так уже постепенно исчезал в нынешнюю эпоху, и коронавирус просто ускорил этот процесс до предела».

С Гройсом не во всем можно согласиться. Если в развитых странах средний класс как социальная категория действительно последние десятилетия становился все слабее и размывался неравенством, то о развивающихся странах такого не скажешь. Учитывая, что там ранее среднего класса не было вообще, то он, естественно, наоборот активно формировался по мере экономических успехов. Нормативная политическая наука, в свою очередь, возлагала на средний класс в этих странах колоссальные надежды.

Многие политологи были априори убеждены в том, что по мере долевого роста среднего класса эта социальная группа станет двигателем демократических реформ. Однако реальные полевые исследования в развивающихся странах-автократиях, в том числе и в России, показали, что все не так просто. В целом, средний класс действительно заинтересован в том, чтобы системы управления становились менее коррумпированными, а права собственности более защищенными. Однако значительную часть среднего класса в развивающихся странах составляют люди, которые заняты в зависимых от государства секторах экономики. Брин Розенфельд на российском социальном материале доказала, что эта подгруппа среднего класса представляет опору автократии, а не ее врага. В частности, на материале болотных протестов она показала, что если бы нормативные теории демократизации были верны, то к протестующим присоединились бы еще как минимум 100 000 представителей среднего класса.

Таким образом, мы понимаем, что оказавшийся под ударом средний класс может лишить авторитарную власть в развивающихся странах не только врага, но и союзника. В этих условиях самым рациональным решением, которое в то же время подсказывает и интуиция, будет такое условное воздействие на средний класс, которое обеспечит долевой рост той части данной социальной страты, которая будет обеспечивать лояльность. На данный момент всё говорит о том, что это станет побочным результатом государственной поддержки в условиях кризиса, а не результатом целенаправленного политического действия. Все это очень напоминает процесс естественного отбора у штаммов коронавируса. Тот штамм, что был наиболее агрессивным и опасным, фактически вымер в результате действий китайских властей, так как именно люди с таким штаммом наиболее часто изолировались. Те же, кто был заражен менее агрессивным штаммом, изолировались реже и, соответственно, позволили такому штамму гораздо более успешно распространиться по планете.

Таким образом, правильнее, с нашей точки зрения, говорить о смерти именно «бунтующего среднего класса» и о его трансформации в лояльный средний класс, который будет существовать на государственные деньги. Открыть/Комментировать