- Папа, папа, - я слышу тихий голос сына, чувствую его руку на | БДыЩ

- Папа, папа, - я слышу тихий голос сына, чувствую его руку на спине - папочка, я кушать хочу…
Я просыпаюсь тяжело и медленно, и вот едва-едва сонное сознание цепляется за реальность, как я еще до того, как открыть глаза понимаю - все это сон. В кровати рядом пусто - сын давно спит один на моей постели в соседней комнате. Я встаю голый, тихонько ступая по теплому паркету, едва шурша открываю дверь в спальню. Там, в рассветных уже сумерках, раскинувшись звездой, зарытый в одеяло и подушку, спит мой младший сын. Рот приоткрыт, зрачки беспокойно катаются под веками - что-то снится, наверное. Никогда он мне не скажет «папа» - во всяком случае такое мнение современной медицины. Судя по всему и мои крики «Сынок, Сынок», он слышит как-то иначе. Я стою, глядя на ребенка, молча смотрю - в тысячный раз спрашиваю себя - как же так вышло? Я все время пытаюсь не спрашивать себя «За что?», и каждый раз, окунаясь, погружаясь как в ледяной омут в эти мысли этот вопрос всплывает, как водоросли. И этот вопрос, заданный в никуда повисает перед глазами бестолковыми буквами. Я ковыряюсь в куче нелепых догадок и не могу найти ответ. Даже не могу подобраться к правильному ответу - просто потому, что его нет. В своих воспаленных мечтах я пытаюсь вызвать кого-то мифического - чтоб он мне ответил, и не могу.

Этот сон, когда я слышу голос сына, начал тревожить меня где-то год назад, и я не в силах от него избавиться. Снотворное, антидепрессанты - все это никак не помогает мне. Я вскакиваю с постели, сжимая зубы, чтобы слезы не затекали в рот. После этого долго, часами, я боюсь уснуть, чтобы вновь не услышать в голове этот голос, выдуманный моим подсознанием - «папа…». И страх холодным, грубым касанием продирается в мое сердце и говорит, что я никогда не услышу этот голос. Это «папа». Что все это плод взбудораженного воображения и злости от бессмысленных надежд. Я тихонечко запираю дверь и ползу в сторону дивана. Спать уже не придется - я выпиваю стакан молока и на минимальной громкости включаю «Идентификация Борна», чтобы отвлечься. Я точно знаю, что это никак не поможет, но сидеть в тишине и холоде квартиры, слушая собственные дрянные всхлипы я не могу.

Раньше, лет семь назад, когда только-только стало известно, что ничего нельзя поделать, когда он был еще маленьким и пухлым ребеночком, я мечтал, что вот еще пара лет - и найдут способы лечить мозг таких детей. Я представлял операционную, полную света, и врачей в зеленых халатах. И как один из них выходит, улыбаясь над стерильной маской и сообщает мне, что все хорошо, что вот пара дней и мой сын улыбнется мне осознанно. Так я мечтал - а потом вдруг понял, что эти надежды гнетут меня., и похоронил их в себе. Зарыл так, чтобы ровная земля была сверху. И с тех пор, когда этот зомби фантазий пытается вылезти, я каблуками заталкиваю его обратно. Я сказал себе - твой сын вот такой, ты никогда этого не изменишь - смирись. И не смирился - лишь злость на самого себя, какая-то бездумная желчная ярость на кого-то неведомого, кто так наказал моего ребенка, разлилась желчью по венам и осталась в них угасать, видимо, уже навсегда.

Я отхлебнул ледяного молока, сидя на высоком стуле, почесал бритый затылок. В тишине квартиры я слышал краем уха как сопит сын в соседней комнате. Он никогда не спал чутко - долго засыпал, долго прыгал по кровати, но заснув уже не разбудить. Когда-то давно, он еще был совсем малышом, я частенько, устав укладывать его, засыпал. И тогда он в полудреме наползал на меня своими мосластыми ногами и окутывал меня ими как удав. Я боялся дышать, боялся двигаться, а потом понял, что ему все равно. Просто ему в его выдуманном мире чувствуется что рядом отец, наверное и он тянется ко мне.

Так о чем это я. Кстати, что касается этого короткого эссе - оно не про боль. Боль давно погасла и покрылась коростой, мозолью нервов и переживаний. Это словно размышление. Как будто, показалось мне, я смогу выплеснуть на бумагу то, на чем не могу сосредоточиться в голове.