Роман Пруста наглядно показывает во всех пунктах, где встречаю | Будь сложнее
Роман Пруста наглядно показывает во всех пунктах, где встречаются человеческие страсти и где страстные взгляды людей пересекаются, что человеческие пафосы, то есть желающие структуры, или структуры, нагружённые силой желания, — избыточны (пафосными они называются потому, что интенсивность желания никогда не может быть объяснима свойствами, или характером, предмета желания, пафос всегда избыточен по отношению к своему предмету; например, любовь явно избыточна по отношению к своему предмету). Там видно ещё и то, что есть феномен неделимости всего того, что предпринимается с пафосом. Это происходит в силу очень простого закона, и пояснение этого закона одновременно поясняет и то, что я сказал.
В чём состоит суть желаний или пафосов? Они отправляются от некоторого истинного пункта или от истинной чувствилищной точки. Пафосы, или страсти, слепы, как обычно говорят, именно потому, что ясно видят — ослепительно ясно видят. В данному случае ясность — как раз ослепляющая ясность; «слепы» — не просто слепы в смысле заблуждений. Если есть страсть (а всё делается только страстью, потому что трудно бесстрастно или чисто механически совершать многое, в том числе и зло, для этого нужна страсть), то для человека, совершающего зло, абсолютно ясна справедливость и истина, ради которой он совершает зло, — оно не существует без того, чтобы на него не была бы переключена страсть истины. Все исходят из некоей истинной точки — другое дело, как она трансформирована; но она трансформирована так, что мы не можем разделить пафос (какое-то, казалось бы, многосоставное явление) «в лоб».
Поэтому в психологической жизни существует лишь закон переключения: мы знаем, что пафосы размываются только в том случае, если энергию, которая вошла в пафос, удаётся переключить на какой-нибудь другой предмет. Более того, такими пафосами являются и некоторые психические заболевания, и очень часто проблема состоит в том, что равнозначно — излечить человека от психической болезни и тем самым убить его как живое творческое существо. Не случайно очень многие художники инстинктивно опасались обращаться к психоанализу — они, очевидно, смутно, инстинктивно, осознали опасность излечения в том смысле, что лишение болезни означало бы для них лишение и того, что вошло в болезнь и через болезнь выполняется, в том числе некоторых творческих человеческих потенций, если они переключились на болезнь. Не давая им другой адекватный предмет, на который переключались бы те же самые энергии, мы просто убиваем личность. Значит, излечение человека иногда равнозначно убиению личности; вспомним рассказ Чехова «Чёрный монах», где человек, излечиваясь, одновременно лишается и своего уникального человеческого личностного облика, — это один из примеров неделимости пафосов.
Мераб Мамардашвили
Психологическая топология пути
Том 2. Лекция 27
