2021-05-12 17:27:16
Проза (да и публицистика) Константина Крылова очень бережно выстраивала мир боли и слез, в котором сложно быть кем-то еще, кроме как униженным и оскорбленным. У Крылова это не то, чтобы нормальный, но естественный и органичный порядок вещей, в котором общая неустроенность современного русского интеллектуала не только распространяется на весь окружающий мир, но и его растворяет. «Моя боль — это ваша боль» — таким мог бы быть лозунг писателя Крылова, хотя, конечно, он нуждался не в лозунгах, а в национальном признании. И со временем оно обязательно придет, вот увидите. В России мертвые исторически ценятся куда выше живых.
Тексты Крылова — это тексты сироты, которому провели в интернат интернет. Монологи заброшенного человека, смирившегося и даже упивающегося своей заброшенностью. Они отлично отражают внутреннее ощущение постперестроечной России, где никто никому не нужен и каждый сам за себя. В ней интеллектуал Крылов, способный создавать новые культурные парадигмы на десятилетия вперед, главред журнала «Спецназ России», вынужденный общаться с натуральными насекомыми уровня Рогозина. Конечно, это все бесконечно унизительно и трагично. Не только для самого Крылова — для всех нас. Это наша общая боль. Часть нашей истории, о которой мы все обязаны помнить и которая стоит того, чтобы мстить. Причем мстить не в текстах, колонках и книжках, а совершенно буквально, физически. Это не только наше право, но и святая обязанность, как у 47 ронинов из Ако. Тем более мы, как и они, тоже остались без своего господина. Как говорил сам Крылов, для народа главное иметь хорошую память. И мы действительно ничего не забудем. Как ронины из Ако.
Крылов терпеть не мог улицу и сопутствующую ей культуру. Возможно, потому что в какой-то момент сам оказался на ней, несправедливо и незаслуженно. Ему были нужны не правила и законы, а просто чтобы все было по-человечески. Потому и национализм у Крылова получился очень правильный и книжный, без бомберов и белых шнурков. Созданная им Национал-демократическая партия была не про акции и движ, а совершенно всерьез собиралась участвовать в выборах. Но времена с тех пор изменились, государство вдруг вспомнило о нас, да так, что бы лучше и продолжало пребывать в ельцинской деменции. С тех пор у нас выборы без выбора. Самого же Крылова чудом не посадили. В этой странной экономической модели ему предсказуемо не нашлось места.
Несмотря на глубокую личную трагедию и общую неустроенность, Крылов находил в себе силы оставаться радостным, аполлоническим человек, любившим гул праздничных застолий и нежный шорох скатертей. Легко и ненавязчиво он завоевывал симпатии даже чужой и нелояльной публики. Талант вести умную и содержательную беседу с любым, даже с самым душным и зашоренным человеком у Крылова был врожденным. Потому что этому нельзя научиться ни на каких курсах и семинарах у бойких и крикливых инфоцыган. Можно было учиться у Крылова, пока он был жив. Теперь же только и остается, что разговаривать с гнетущей пустотой.
Под конец жизни Константин Анатольевич наконец получил если не всеобщее литературное признание, то внушительный пул самых преданных читателей и поклонников. Это не была яркая слава восходящего солнца, скорее, ласковые и уютные лучи заката после бесконечного осеннего ливня. Хорошо, что Крылов смог в них хотя бы немного согреться перед уходом во мглу ледяной вечности. Это та самая малость, которую ему подарила эпоха, в которой он жил. Эпоха, которая никуда не ушла, ушел сам Крылов. Мы же здесь остаемся, и не что бы ее изменить, а чтобы сломать. И на ее обломках выпить за Константина Анатольевича. Я знаю, он бы это одобрил.
Наш репортаж с похорон Константина Анатольевича, к концу превращающийся в музыкальный клип памяти Крылова — одно из лучших видео, созданных нами —
Свят Павлов
5.2K views14:27
C
