Я не согласна с классическими рассуждениями о невозможности св | check your всё

Я не согласна с классическими рассуждениями о невозможности свидетельства о травме. Конечно, мысль о том, что те, кто не выжил, не могут свидетельствовать, красива. Но те, кто выжил-то, могут. И делают это. И их свидетельства достаточно страшны. И в их рассказах тоже есть нечто непередаваемое, вернее, жуть этих рассказов вовсе не равна страху и изумлению, переживаемым человеком в моменте события.

Вообще, мне кажется, что проблема языка травмы и свидетельства о травмирующем событии, так же как и – сейчас будет скачок мысли – проблема национальной или языковой идентичности, должны уйти на второй план.

То есть, конечно, если это помогает бороться против имперского насилия, то нужно говорить на своем языке, ставить его в приоритет над русским. Я не про это.

Мне просто странно рассуждать, можно ли писать стихи на языке угнетателей, когда земля под твоими ногами горит (по выражению Латура). Тебе и не до стихов, и не до языка. На это все тупо больше нет времени. Убыстрение всех процессов, бесконечность войн и катаклизомов (только что был ковид, теперь мир на пороге третьей мировой, а еще параллельно все время горят леса и продолжаются наводнения из-за глобального потепления) – не дают возможности сесть в кресло, вглянуть на небо и задуматься о стихах. Все стихи и спектакли теперь – это многословные сводки с поля боя. Неважно, на каком языке, главное, чтобы тебя понимали.

Невозможно запретить, конечно, думать о стихах, языке и о памяти тем, у кого есть к этому расположенность. Но мне любопытно, как устроено время этого человека, где он берет ресурс на спокойное размышление.

Моя жизнь, и жизнь многих знакомых мне условно художников состоит сейчас из перемещений, возни и стресса. Как писал Латур, мы все сейчас теряем свою землю. Проблемы вдруг перестали быть "где-то в другом месте", "где-то в другом времени", они теперь всегда здесь и сейчас. И для их решения необходима всеобщая мобилизация внимания туда, где прямо сейчас происходит насилие и смерть.

Ну да, если ты посмотришь в прошлое, ты увидишь истоки того, что сегодня происходит, и вздохнешь. Если посмотришь в будущее – ужаснешься и махнешь рукой на попытки что-то исправить. Поэтому Донна Харауэй призывает оставаться в настоящем и называет это "оставаться со смутой" (мне больше нравится перевод "переполох"). Но это, возможно, другая тема.

Просто мне кажется, что у тех, кто пережил вторую мировую, была эта остановка, это относительно спокойное время после войны, в которое можно было тихо сесть и задуматься: "ох ведь что натворили, а что теперь?" А у нас этой остановки не будет.