2022-05-24 22:34:47
«Возвращение мирной жизни» — казённый штамп. Но иначе это коротко не описать. Еще в апреле, когда в Мариуполе стало спокойнее, первым знаком этого были торговцы и менялы — хлеб на редиску, таблетки на деньги. Уже зашла гуманитарная помощь и люди продавали ненужное, чтобы раздобыть более насущное. Вскоре открылся рынок, начали завозить продукты. В последних числах зацвела сирень — спустя неделю парни обломали все ветки выше человеческого роста — на букеты. Их подруги, улыбаясь, принимали цветы, брали кавалеров под руку. Таких пар, прогуливавшихся между полуразрушенных зданий под звуки разрывов становилось с каждым днём всё больше. Они менялись. Когда стало легче с водой, девушки вымыли и распустили волосы, которые прятали прежде под платки и шапки. Одежда становилась всё чище, а потом и наряднее.
В апреле любой, кто шёл по улицам Мариуполя, был чем-то занят — тащил тележку с баклажками воды, рюкзак с гуманитаркой, торопился встать в очередь. Прохожий тех дней обязательно озабочен, сосредоточен. Потом стало больше гуляющих, а затем, уже ко Дню Победы, на улицы высыпали дети — носились, галдели, махали военным машинам и радостно верещали, когда те сигналили в ответ. Подходили к бойцам, не с просьбами, просто поболтать. Когда частью подмели мостовые — ребятня выкатила велики и самокаты. Всё ещё грохотало — по «Азовстали» работали артиллерия и авиация, в окрестностях завода шли бои.
Оседала пыль — серо—чёрная, маслянистая, висевшая в воздухе после боёв и пожаров. Раньше казалось, что она проникает везде, налипает на кожу и одежду, от которой потом и впрямь пахло копотью. В первых числах мая это чувство исчезло.
До последних дней город с закатом накрывала тьма. И небо над ним было самим ярким на свете. Таким глубоким, как не бывает даже над южным морем в жарких странах из детских книг. «Видно даже млечный путь», — сказал мне замкомбат, показывая наверх. Было и правда видно, а потом посыпались звёзды — осветительные «люстры». Кто-то из бойцов пошутил про «звёздное небо над Мариуполем и моральный закон». Я рассмеялась.
Это небо разом потерялось за светом окон, когда в части домов дали электричество чуть больше недели назад. Звёзды уступили место человеческим огням, за каждым из которых была жизнь. Светомаскировку никто не соблюдал и в окна хотелось вглядываться — там ходили, ужинали, разговаривали, ругались.
Но даже ругань тут примета перемен. Сёстры в больнице, куда я хожу, рассказывают, что когда шли активные бои, все держались вместе, старались не мешать соседям и медикам, говорили тихо и почти не жаловались. Я этого застала только отголоски, с каждым днём люди вели себя всё больше «как люди» — злились, капризничали, требовали, скандалили, раздражались. Разговоры становились всё обыденнее — хирурги, зашивая пациента, обсуждали расписание недавно запущенных автобусов, сёстры в курилке судачили о ценах на молоко. Даже посечённый осколками больной (пошёл за дровами в подвал школы, откуда выбили «Азов», и сорвал растяжку) больше злился не на тех, кто растяжку поставил, а на болезненные уколы.
Четыре дня назад украинские военные, засевшие на «Азовстали», сложили оружие и сдались в плен. В городе стало тихо. И сквозь эту тишину проступила обычная городская жизнь — сегодня я впервые в Мариуполе услышала музыку. Проезжал мимо знакомый комвзвода — из открытых (и частично отсутствующих) окон его машины ЧиЖ пел, что «жить так хочется, ребята, а вылезать уж мочи нет». Из гражданского рено, такого же побитого, обещали наступление «времён почище». Переговаривались прохожие, пожилой мужчина вслух отчитывал таксу, полезшую в мусорную кучу. В квартирах почти уцелевшей многоэтажки гремели посудой, отвечали на звонки, смеялись. За оконной рамой, в которой торчали осколки стекла, кто-то неуверенно играл на фортепиано «Белой акации гроздья душистые». Акация цвела поодаль. От двух неглубоких могил рядом с ней, отмеченных самодельными, сколоченными из штакетника крестами, слышен был сладковатый трупный запах.
217.0K viewsedited 19:34
B
