Недавно собирала свои зарисовки в один файл, нашла записанный | Bukazoed
Недавно собирала свои зарисовки в один файл, нашла записанный сон, наверное самый красивый из тех, что мне снились и единственный запомнившийся. Приснился он три, считай, года назад и был длинным-длинным, как кино.
Что живу я где-то на краю света в Заполярье, работаю смотрителем маяка. Остров пустой и безлюдный, ничего там кроме этого маяка, взлетно-посадочной площадки для вертолёта, камней да океана.
Полярный день тянется месяцами, потом передышка, а потом бесконечная ночь. Я чиню генератор, смотрю за светом, иногда ловлю каких-то людей через приёмник и жду вертолёта. Он садится раз в неделю, совсем рядом с маяком, выхожу его встретить и чувствую, как сдувает меня потоком воздуха. Пилоты привозят книги, топливо, еду и запчасти, забирают письма и мусор. Почему-то прилетают они всегда под вечер и остаются на ночь, хотя не разберёшь, когда тут ночь. И лет мне вроде как сейчас, но я каждый раз суечусь как гусыня, накрываю стол. Иногда они привозят яблоки и яйца, и тогда я пеку к чаю шарлотку, и мы сидим, разговариваем и я каждый раз придумываю новую историю о том, как тут оказалась. Они смеются, это такая игра. А сами говорят, как приехали на Север за деньгами для семьи, что дети остались «там», где-то в тёплых краях, что и не знают, какими те вырастут.
Приносят спальники, укладываются на дощатом полу вповалку, обращаются, такие огромные и взрослые до, в совершеннейших мальчишек, и просят рассказать что-нибудь на ночь. И я усаживаюсь и выдумываю что-то. То про старателей на Юконе, то про индейцев, то про добрых драконов и злых королей, про городских духов, которые совсем не злые, про призраков и монстров. Длинные истории, которые тянутся, пока все не уснут.
Утром они забирают пачку писем и улетают. Я пишу по одному каждый день отцу и маме, близким и дальним людям, сёстрам, каким-то приятелям, это единственное, что скрашивает тут дни, хотя дни эти — просто условность, название промежутка времени на часах.
И пилоты просят записывать сказки, чтобы они могли отсылать их своим детям, и притаскивают в следующий раз пишущую машинку и коробку лент, потому что на базе негде достать принтер.
Проходит много недель. Так много, что за окнами вместо постоянного света — вечная кромешная тьма, но и она идёт к концу. Я всё жду ответов, хоть на одно письмо, злюсь на почту, дуюсь на почтового монстра, сетую на «большую землю», поглотившую по каким-то причинам мои письма. А пилоты каждый раз разводят руками: почта, дескать, для тебя не поступала. И отводят взгляд почему-то.
А я всё пишу эти письма, а ещё сказки для их детей, заказываю себе книги, те прилетают исправно.
И ночь заканчивается, приходят обычные дни, потом солнце перестаёт опускаться за горизонт и висит в небе как неисправный фонарь, должен бы потухнуть, но нет. И в последние часы этого нескончаемого дня, прилетает вертолёт. И оттуда выходят почему-то все экипажи, что тут бывали. И тащат с собой холщовый рюкзак, и заходят, и смотрят виновато, а потом высыпают на пол его содержимое — все письма мои и на каждрм штамп: «вернуть отправителю». И мужчины эти мнутся и молчат, и косятся друг на друга: «ты скажи, нет ты». И один выступает всё же вперёд и говорит: «Шур, так вышло, мы не могли сказать, но все твои адресаты отказались от получения. Ты не знала, но там теперь как со звонками, можно заблокировать отправителя. И весь год письма твои возвращались обратно».
И гора бумажная сама собой загорается и разлетается по маяку огненными птицами, и солнце, наконец, опускается за горизонт, и словно камера отъезжает и смотрю издали на то, как маяк превращается в пылающую свечу, а все мы обращаемся в пепел.
