Одна из симпатичных концепций начал русской философии связана | Синий Холст

Одна из симпатичных концепций начал русской философии связана с именем Чаадаева, – если новоевропейская начинается с радикального сомнения, то русская в лице Чаадаева с сомнения относительно России, сомнения относительно ее культурного присутствия в мире. Конечно, и до Чаадаева в интеллектуальной истории русской культуры можно найти околофилософкие сюжеты, но все это носит фрагментарный характер и не обладает главным качеством философии как культурного явления, – а именно традицией. Чаадаев и его сомнение задает одну из трех таких линий.
Я напомню для тех, кто подзабыл: в 1836 г. в журнале «Телескоп» было опубликовано первое Философическое письмо Чаадаева. Письмо было известно всей образованной публике до издания, но именно выход в печати позволило впоследствии Герцену назвать письмо «выстрелом в темную ночь». Письмо прогремело, лишний подтверждая, что философия – это дело публичное, и что нельзя быть философом в своей пещере. Журнал закрыли, редактора – в ссылку, а автора объявили иноагентом сумасшедшим. Принято считать, что в этом письме Чаадавев поставил вопрос о России, точнее – усомнился в ее наличии.
И сомнение это носит радикальный характер, – то есть не скептический, когда результатом такого его является отрицание всякого значения; не формальное, при котором вопрос носит исключительно структурирующее значение, ответ на который первичнее самого вопроса. Обе позиции находят сторонников, но философскими они не является, они – идеологические, поскольку преследуют иные цели, – русофобские, апологетические, мессианские и проч. Радикальнее сомнение, которое я приписываю здесь Чаадаеву, лишено этого недостатка: ответ для него не столь важен, как важна линия движения к ответу, которой стала одна из существенных частей русской интеллектуальной культуры. Ответ на него возможен, но присутствие этого вопроса на протяжении каждого шага, каждой мысли, – это присутствие определяющее. К слову, подобно тому как из радикального сомнения Декарт приходит к Богу, так и из сомнения в России можно прийти к нему. И рядом здесь, конечно, вопрос о смысле и ценности русской философии, ее истории и будущего. Сейчас, конечно, ее нет. Ответ на вопрос кто такой философ, конечно, должен быть предельно строгим, – иначе каждая шелупонь у нас будет называть себя философом, а другая шелупонь будет ему поддакивать, что мы, собственно, и имеем к настоящему. Я это к тому, что вопрос, поставленный Чаадаевым, в строгом смысле и не решается ни в самом философском письме, ни в апологии, – все эти попытки лишь усиливают значение поставленного вопроса. Как не решается он, конечно, и знаменитым ответом Пушкина.
Настоящим ответом стало появление славянофилов. И, поскольку последние повлияли на появление всей последующей плеяды русских мыслителей, то ответ, почему Чаадаев – исток русской философии очевиден. Вот только история ее длится в пределах 150 лет, поскольку Бердяевы и прочие Франки ничего после себя не оставили кроме текстов, значение которых для нас сейчас такое же, как и любой другой текст. Говорить о ни как об актуальном нашем философском прошлом столь же наивно, сколько для современного греческого философа искать в качестве основания для своей философии фрагменты Гераклита или поэму Парменида. И мы вновь, просыпаясь в ночи от бессонницы, задаемся этим вопросом: кто мы и откуда есть, что можем дать всему остальному миру, а ведь непременно хочется, – то ли от изобилия энергии, то ли от желания хоть как-то заявить о своем присутствии.
Другая линия, русской мысли – это советская философия, а также русская философия советского периода, куда можно отнести, скажем, Мамардашвили, которого можно назвать одним из тех, кто задал настроение новой современной мысли России. Я учился у тех, кто учился у Мамардашвили, и чувствовал в них присутствие того, что меня так однажды пленило в философии, – разворачивающуюся на глазах присутствующих чудо философского мышления, что в свою очередь повлияло на формирование у меня концепции понимания как пространства, разворачивающегося между Я и Другим. Это подкупает и вдохновляет, и это, конечно, не заменит никакие тексты.