Возле кафе, где я работаю официанткой, живет кошка, которой я | Азохен вей

Возле кафе, где я работаю официанткой, живет кошка, которой я обычно отдаю недоеденную посетителями рыбу. Сегодня она решила отплатить мне добром за добро и принесла под дверь кафе недоеденного воробья.

«У нас под дверью мертвый воробей», — сказала я менеджеру. «Кто?» — в ужасе переспросил он, и я вспомнила, что слово «дрор» в иврите используется и как «воробей», и как мужское имя, — и во втором значении оно встречается гораздо чаще.

В реплаях в твиттере мне написали, что это не дрор, а пашош, и я, конечно, не полезла в мусорное ведро проверять, какая именно мертвая птица встретила меня сегодня утром, но оценила некоторую внутреннюю рифму ситуации: пашош — это птица славка, и я прямо вижу, как в параллельной реальности я, иммигрировав из Израиля в Россию и худо-бедно выучив русский, прихожу к менеджеру кафе, в которое устроилась официанткой, и говорю: у нас под дверью труп славки!

*

У ивритоговорящих есть несколько способов заказывать еду в кафе: чаще всего говорят «бевакаша» (пожалуйста), особо вежливые начинают с «эсмах ле» (аналог I would like), некоторые говорят «ани мевакеш/ет» (я прошу), но есть люди, которые говорят просто «ани» (я). У нас довольно часто заказывают свежевыжатый сок, и поэтому каждый день хотя бы один человек, глядя мне в глаза, говорит «я морковка» или «я апельсин»

*

Один посетитель упорно требовал, чтобы я принесла ему «наполеон», не веря, что у нас нет такого десерта; в конце концов закатил глаза, встал, подвел меня к витрине, ткнул пальцем и сказал: «вот же он!». «Но это эклер», — сказала я (то же самое говорил ценник). «Везде это называется наполеон», — снисходительно объяснил он мне.
Вспомнила, как на прошлой работе официанткой один посетитель долго не верил, что у нас нет десерта «Лондонград» (но как же! я несколько раз у вас его ел!), а потом оказалось, что он имел в виду десерт «маленькая Швейцария». Пусть для них это маленькая Швейцария, но для нас это Лондонград

*

— Ты должна знать о нас кое-что очень важное, Мария, — сообщает мне бармен Эяль. — I am Zhopa King, — переходит на английский он, — and Shirley, — тут он приобнимает за плечи пробегающую мимо старшую смены, — is Zhopa Queen. We are Zhopa royalty, — заканчивает он.

*
— Внутри больше никого не сажаем, — говорит мне старшая смены: она подсчитала посетителей, и разрешенного минздравом максимума в 20 человек в помещении мы уже достигли.
Проходящий мимо повар смотрит в окно на абсолютно пустую веранду и строго говорит:
— На улице тоже больше никого не сажаем.

*

— Большой капучино с собой, будьте добры, — говорит посетительница.
— Шестнадцать шекелей, пожалуйста, — говорю я.
— А, — понимающе говорит она, доставая кошелек. — Так это кафе для богатых.

*

— Я возьму вот этот хлеб, — говорит посетитель, — и порежьте его, пожалуйста.
— Порезать нельзя, — отвечаю я, — он очень горячий, только из печки. Возьмете так?
— Но что я с ним буду делать? — с искренним недоумением отвечает тот. — У меня ведь такой, — показывает на машину для резки хлеба, — дома нет.

*

Конец смены, все очень устали, я стою у бара и протираю вилки, Мейсун ставит на барную стойку поднос с только что приготовленной едой — классический израильский завтрак, самая популярная позиция в меню.
— Это что? — спрашивает официант Саги, подходя на звук звонка, кивая на поднос и подразумевая, очевидно, «какому столу мне это нести».
— Это завтрак на двоих, — ласково говорит Мейсун. — Смотри, вот это омлет, а это глазунья.
— Ммм, — с серьезным выражением лица кивает Саги. — А это что? — тыкает он пальцем в третью тарелку.
— А это салат из огурцов и помидоров, — тем же ласковым голосом продолжает Мейсун.
— Белые штуки, на которых они лежат — это тарелки, — включаюсь я. — А это корзинка. В ней хлеб.
— А вот это авокадо, — показывает Мейсун на тарелочки с дипами. — Рядом с ним тунец.
— А это, беленькое?
— Смотря какое. Вот это сметана, а это брынза. А это варенье. Это масло.
— Понятно, — кивает Саги. — Спасибо!
И уходит, не забрав поднос