Antagonietzsch

2020-08-27 23:34:14 ​​117. Переиграет ли Садонин диалектиков?

Представьте себе ситуацию, в которой Василий Садонин придумал, как ему вывести жрецов диалектики на чистую воду. Надо создать максимально провокационный пост про диалектику и примитивизировать ее так, чтобы превзойти самого знаменитого противника диалектики Лекса Кравецкого. Уже не надо никаких двух-трех печатных листов, хватит и двенадцати минут. Взбесить людей не так уж и сложно, достаточно использовать неуместную аналогию, претендующую стать исчерпывающей истиной, как например аналогию трех состояний воды с тремя законами диалектики.

И вот уже Садонина пытаются критиковать все кому не лень, даже те, кто еще вчера рассказывал о принципах работы диалектики на картошке, или травил анекдоты про то, кто первым должен ходить в баню. Честно говоря, это смешное, а местами жалкое зрелище, когда диалектик и анти-диалектик спорят между собой, обращаясь всякий раз к аналогиям — аналогиям не как к функции, что делало бы сравнение в большей степени гомологичными, а именно как аналогия между субстанциями. Что такое аналогия? Учебник логики вам скажет на это кратко: это выявление такого сходства, где у «А» допускается свойство «В», позволяющая произвести сравнительную операцию. Делается это для того, чтобы извлекать свойство «С» из тех областей, в которых произвести эксперимент не представляется возможным. Если между «А» и «В» установлена аналогичная связь, и, скажем, предмет «А» позволяет (в отличие от предмета «В») провести эксперимент, то получив результат о свойстве «С» из предмета «А», по аналогии можно заключить, что данное свойство «С» является аналогичным в отношении «В». Однако данные результаты обусловлены лишь тем положением, что значению сходства между предметом «А» и «В» придают больше весомости, нежели различиям между предметами «А» и «В» — различиям, которые, вполне вероятно, могут найденное свойство «С» делать вовсе не экстраполируемым в пределах данных установленных связей. К примеру, статистика по уровню преступности и заключенным среди чернокожего населения США нельзя экстраполировать на чернокожих во Франции, как доказательство того, что преступные наклонности у черных гораздо выше, чем у белых. Странно, при этом что Садонин, недавно уличал Каца в непонимании того, что статистический подсчет потребительских способностей гражданина СССР и РФ, исходя из средней зарплаты, является неуместным. Возможно Садонин и впрямь непринципиально, выборочно критикует апелляцию к аналогиям, но я буду считать для пущего эффекта, что это сделано нарочно, дабы, разумеется, поймать потом за руку и нагнуть, дав леща и переломав колени, как этакий Маркиз де Садонин, всяких недобросовестных дешевок, полагающих, что быть диалектиком — это тяжелая ноша, обрекающее на непонимание обывателей и награда впредь бы исполином разума.

Представьте, вот сейчас к Садонину на эфиры начнут ходить люди диматического склада ума, которые будут применять законы диалектики на примере города Уфы, а кто-то вспомнит про ленинскую диалектику стакана, может даже придет Клим Саныч, которому поставят разумный вопрос: вот вы, Клим Саныч, профессиональный историк, использующий принципы исторической науки, но попробуйте теперь вычленить из этого отдельный предмет диалектики, а после, продемонстрируйте, как, например, работает школа анналов и как она использует или игнорирует принципы диалектического материализма, более того, при чем здесь диалектика Гегеля? То есть, не является ли диалектика Гегеля предметом «А», представленного в аналогии диалектическому материализму, как предмету «В»? И насколько телеологизированая система Гегеля, как различие по-преимуществу, способно нивелировать практически любую экстраполяцию от законченного гегелевского труда, к незаконченному марксистскому?

И как только окажется, что существенная доля аргументации диалектиков обращена к аналогиям, Садонин проводит удушающий захват, сказав лишь одну фразу: ни одна из аналогий не может быть принята за бесспорное доказательство. Открыть/Комментировать

2020-08-08 12:33:07 ​​116. Непризнанные гении советской философии

Тут недавно на ютубе вышло интервью с участием известного в узких кругах прямого наследника Московского методологического кружка Щедровицкого-младшего. Комменты меня радуют, еще больше, чем под роликов об этике Иммануила Каца, возможно потому, что все это подается на серьезных щах, как философия, или даже — философия на грани революционных стратегий, или чего-то там очень важного для всего человечества. Как же иначе и кто бы мог подумать, что не обойдется о неполживых истории вопрекизма, когда в Советском Союзе были гении философии, вроде Щедровицкого-старшего и Мамардавшили, которых задушила серость истмат-диамата, а, возможно, и вдобавок «глупый» Маркс, который вывел свою философию из лона истории — такой истории, которую можно назвать «историей метафизики». Ну, а такой же «недалекий» Ленин еще и вывел Россию с ее самой правильной христианской миссией Третьего: то ли Рима, то ли Пути из истории, в которой истории как таковой-то не оказалось, с момента установления господства даже не столько буржуазных, сколько мелкобуржуазных отношений — критериев в определении вещей и их стоимости, определения не просто, как писал Барт, мифологии антропоцентризма, а классового антропоцентирзма. Посмотрите на Индию, территорию сырьевого придатка и очагов нестабильности для Империализма и посмотрите на ее историю, в сравнении с теми же историями буржуазных республик. Каждый раз, когда вся эта мелкобуржуазная интеллигенция рассказывает про необходимость России вернуться в историю, они не учитывают, что их вожделение, их восторг — это желание вернуться в ту историю, которой давно уже нет. Нет ни истории, ни той ширмы истории, ведь даже Империализм сегодня исключает появление каких-либо новых пород хищников.

Такие философы, как Щедровицкий, Мамардашвили, Зиновьев, даже Ильенков и Бахтин не имеют большого значения ни для англо-амерканской традиции строгой логики (именуемый по-аристотелевски: анализом), ни в континентальной, как у французов, так и у немцев, не потому что их не переводят должным образом, а потому что для них там уже совершенно нет места. Из русской философии на Западе внесли свой вклад, грубо говоря, только философы социальной революции, лингвисты (вроде Проппа и Якобсона) и еще Кожев — и то, это не совсем «русская философия». В принципе, руководствуясь концепцией воображаемых сообществ, или отказом в социологии от понятия общества, можно сказать, что русской философии нет и не будет, чего, кстати, не скажешь о советской философии. Стремительный расцвет неогегельянства во Франции закончился очень быстро после войны. Для Густава Густавовича Шпета до 30-х годов нашлось бы место в одном из веймарских университетов, вместе с Кожевым они бы потом бежали от нацистов во Францию, может ему нашлось бы место на кафедре философии в Париже, но в 50-х уже ситуация сильно изменилась. То смещение в области знания, которое произвели, если ссылаться на Барта, четыре дисциплины: лингвистика, антропология, марксизм и психоанализ — безусловно, не лишили профессии ни Рикера, ни Арона, ни Левинаса и тому подобных (не структуралистов), но в принципе расставила границы между мифологиями и актуальной философией. Не говоря уже о «философском пароходе», оказавшего влияние разве что на постсоветскую интеллигенцию. Уж извините, но говорить о какой-то «воли» с позиции означаемого, ну это попросту сегодня смешно. Кто-то говорит, что ПГЩ долго находится в тени своего отца ГПЩ, тут уж скорее: находится не в тени, а наводит тень. Мышление на схемах, а не в сознании — это прорыв в деструкции метафизики, но не открытие ГПЩ. Если кто и оказывается в тени исполинов советской философии, то такие фамилии, как тот же Фреге. Открыть/Комментировать

2020-06-15 19:27:36 ​​115. Умрем ли мы без теории?

Пожалуй, вы помните, как левые активисты еще десять лет назад плевались в сторону призывов заниматься марксисткой философией или просвещением по части экономических, исторических и социальных исследований, уже описанных теоретиками марксизма. Якобы все эти занятия теорией уводят от участия в политической ситуации, с упреком на то, что пока одни изучают теорию прибавочной стоимости, пролетариат выживает в скотских условиях. Звучит дерзко и не менее дерзким будет ответ, что марксисты-большевики именно тем и отличаются от либералов, социал-демократов а так же разного рода эсеров и анархистов, что у них есть теория, способная объяснять и менять социальный порядок взаимоотношений на семиотическом уровне между людьми и вещами.

Это позволяет не только смотреть на колоны уличных протестов как на малолетних дебилов, хотя, постойте — одно другому ведь не мешает для активистов, которые вызвались что-то пояснять за теорию. Далее дебилами в том числе оказываются у подобных и все эти философы, вроде Канта. Конечно, они этого напрямую не скажут, чтобы их не высмеяли те, кто понимают: пара прочитанных книг по марксизму и заимствованная аргументация не могут соперничать с философом не только величины Канта, но и практически с любым его последователем, которому удалось получить свое место в истории философии (например, как философ Эрнст Кассирер, или даже историк философии Вильгейм Виндельбанд) Новое поколение активистов теперь имеет манеру повторять будто бы «без теории нам смерть». Однако, как мне кажется, это касается гораздо меньше материалистической философии и следующих из нее принципов исследовательской работы, нежели гибели деятельности таких левых активистов, так как в других ситуациях они не нужны.

Зададимся вот каким вопросом: говорится, что нас ждет смерть, если у нас не будет теории, но теория у нас уже есть, которую мы называем марксистской, следовательно, что же нам может угрожать? Есть нечто такое, чем мы недовольны на уровне теории, и именно теории, а не практики. Мы же не можем отделаться тем, что нам в теории не хватает пропаганды и ресурсов для ее ведения на широкую аудиторию, иначе нам следовало бы заявить другое: без практики нам смерть. Не удовлетворит нас и то положение, при котором нам не достает теории ведения пропаганды, ведь куда деваться тогда всем тем пропагандистам и учителям марксизма? Разве вы никогда не задумывались, как смешно звучит эта фраза, что «без теории нам смерть», если к ней подставить не сталинский контекст, адресованных конкретным должностным лицам (Чеснокову и Румянцеву), заведующих направлением философии и экономики в 50-х, а к текущую ситуацию, при которой допускаются подобные отсылки среди людей, которые на академическом уровне ничего не решают и не смогут решить? Очевидно мы сталкиваемся с очередной калькой, доставшейся по наследству в виде искраметного афоризма, но должным образом даже не осмысленный. Однако это уже другая история, требующая подробного рассмотрения, но и как минимум — сперва времени, чтобы сама постановка вопроса прижилась. Открыть/Комментировать

2020-05-21 13:08:31 ​​114. Неомарксизма не было, да здравствует неомарксизм!

Проблема тех, кто сегодня выдает себя за знатоков марксистской философии, обучающих новичков различать идеализм и материализм, рекомендующих списки литературы, заключается в том, что у них нет ни малейшего мужества к размышлениям. У них нет никакого энтузиазма вступить в противоречия с устоявшимися интерпретациями, вывернуть их наизнанку. Они стараются не философствовать и не конфликтуют на уровне концептов, лишь только из-за мелких обид, связанных с репостами, насмешками в их адрес и т.д.

Недавно меня посетила мысль, ровно обратная общепринятым формулировкам. Вероятно, еще и неприятная для многих, но когда бы подобное меня останавливало. Я задался несколькими вопросами, чтобы помыслить политический марксизм отдельно от левых и правых политкоординат. Можно ли быть левым и не делать ничего, что ведет к социальному и экономическому равноправию? Предположим, что — да, иначе бы не было такого количества красных блогеров. Можно ли при этом быть левым и не только не совершать действий в эту сторону, но и не говорить об этом на уровне намерений? Да, иначе не было бы никого, кто сочувствовал левым. А можно ли не быть левым, но быть при этом марксистом? Да, иначе бы не было никого, кого так занимали вопросы марксизма.

Дерзну пойти еще дальше, предположив: быть левым значит прежде всего заподозрить господствующий порядок в несоответствии статусу самого господина. Раболепствовать перед фигурой господина означает испытывать невозможность не подчинятся неизданным наказам господина. Господин мертв уже потому, что все запрещенное — это на самом деле разрешенное, но наказуемое. Можно не верить в богов и нарушать законы, в худшем случае последует лишь наказание. В таком господстве нет ни одного запрета. Как раз-таки наоборот, запрещенным оказывается то, что не имеет связи ни с одним словесным одобрением или запретом. Никто не запрещает вам кусать локти, однако люди их все равно не кусают. Но этому утверждению можно возразить вопросом о смысле: в чем заключается смысл кусания своих локтей? И я вас заверю, его не больше, чем в сотворении мира или строительстве коммунизма. Звучит оскорбительно для левых идей. Именно здесь я бы хотел дать вступительное слово для возможных расхождений марксиста с левыми — расхождениями не только с мифами консерваторов о недоплаченном долге перед господином, но и в подозрении господствующих порядков.

Быть нелевым марксистом значит — исключить любую связь между намерениями и последствиями. То есть, любые события, любые смыслы существуют такими лишь потому, что ни одно из намерений не имеет силы случаться. Быть марксистом значит в том числе исходить из другой политической практики — не левой и не правой, где каждая из них, ограничена критикой действия субъекта: он либо ничего не делает, то есть ему не достает действий, либо позволяет себе чересчур многое. Марксизм указывает на то, что субъект и в самом деле не действует, но лишь потому что действие оказывается невозможным — одновременно разоблачая власть господина и указывая на соответствующее ему место. Локти не кусаются не от того, что субъект не достаточным образом мотивирован, или его намерение неверны, а потому что намерения никоем образом не могут повлиять на события. И, говоря о том, что смысл в кусании локтей ничуть не больше, чем в строительстве коммунизма или сотворении мира, я имею ввиду отсутствие какой-либо предыстории в качестве намерения. Разумеется, аналогия, тем более антропоморфизм не может быть доказательством — локти не представляют никаких социальных связей, чтобы, говоря о невозможности их укусить, опровергать коммунистическую идею. Речь здесь совсем о другом: если что-то и происходит, будь-то наш мир или Пролетарская революция в России, то не по воли субъекта. Вроде бы для материалистов это очевидные представления. При этом, событие пресловутого неомарксизма все еще остается невозможным, как и возвращение к Марксу, уже совершившего уход от критики, то есть критики действий субъекта, критики недобросовестности и следования категорическому императиву. Открыть/Комментировать

2020-05-18 23:53:30 ​​113. Актуальность Платона и симулякры

Известно, что философская практика требует многократного прочтения одних и тех же работ, так как любая философская работа перегружена смыслом. Суть в том, что философские тесты имеют в качестве предпосылки другие философские тексты и, как это было помечено — являются в некотором роде комментариями к Платону.

При этом можно сказать о марксизме, как о начале практики материалистической философии, именно той философии, объектом исследования которой является история метафизики. Именно Маркс становится инициатором мысли, что манера лишения божественных привилегий в пользу человеческого существа, является неверной повесткой — в которой, как полагается, материализм противопоставляется идеализму.

Дело вовсе не в том, что у субъекта нет никакого другого субъекта-учредителя и даже не в том, что субъект склонен к отчуждению себя в других сущностях, а в том, что никакого действия по отчуждению не предпринимается — субъект отчужден и так. Можно сказать: не акты способствуют отчуждению, а отчуждение актам.

Именно такое положение мысли позволяет сделать очевиднейшее предположение: Платон провозглашает начало истории метафизики. Но как раз, исходя из этого утверждения, возможно объявить пресловутый конец истории как конец истории метафизики. Именно из этой банальности в допущении, метафизика оказывается необратимо изобличенной, а все любовные чувства к метафизике, объявляются моветоном. При этом, как бы парадоксально это не звучало, о конце метафизики можно говорить лишь постольку, что с началом ее конца, торжество метафизики не прекращается. Напротив, многие верные последователи Маркса возвращают его в лоно фейербаховской критики, провозглашая его и себя гуманистами. Поруганным остается лишь слово метафизика, но не ее суть, выраженная в платоновской тревоге, в заклятых врагах его политии. Речь здесь, конечно же, о симулякрах, об обязанностях изгонять из идеального порядка каждого, кто производит копии материальных копий, то есть: поэтов, художников, актеров, тех, кто плодит лишние сущности, нарушая идеальный космический порядок. Борьба с симулякрами выступает не каким-то там самодурством, а, так сказать — делом государственной важности.

Отношение к симулякрам сегодня говорит не только о том, что Бодрийяра предпочитают читать тем самым излюбленным способом, когда чуть ли не каждый читал его работы, но способен сообщить о его трудах чуть больше, чем о них написано в Википедии лишь при «повторном» прочтении. Их совершенно не заботит та мысль, что порчи поддается только то, что уже испорчено. Это не позволяет озвучить себе ни Платон, ни гностики, ни схоласты, ни рационалисты, хоть и об этом подвохе каждая из этих школ многократно упоминает. При этом просвещение видит в Платоне в большей степени авторитетного философа, нежели именно родоначальника метафизической традиции, как очевидность. В своей попытке препарировать историю метафизики основным вопросом философии в марксизме, такого рода марксисты не отдают отчет не только в том, что материя не является первопричиной, но и самого главного в этом вопросе — это первый основной вопрос философии, вопрошающий не о первопричине.

Если так называемая философия модернизма начинается с основного вопроса философии, исключающего конечную причину (causa finalis), то заканчивается она на том, что из этого вопроса исключается и первопричина. Однако, где вы вы видели, чтобы нынешние марксисты говорили о чем-то подобном? Кто из них говорит о симулякрах не для того, чтобы лишний раз покритиковать общество потребления, а чтобы указать на потребление, как единственный способ существования социальности? Симулякр указывает не столько на процесс копирования, репрезентации действительности, сколько на отсутствие оригинала. Но смысл не в том, чтобы объявить все симулякрами и грезить при этом загадкой сокрытого оригинала, а в том, чтобы в оригинале увидеть подлог, изнанку понятия симулякра. Открыть/Комментировать

2020-04-25 13:41:14 ​​112. К 150-летию Ленина

Мне не очень нравится противостояния вокруг биографии Ленина, где с одной стороны ее очерняют, а с другой развенчивают мифы. Это демонстрирует, что обеим сторонам нечего сказать, что ознаменовало бы событие. Вместо того, чтобы подвести итог телевизионной лжи, левые все еще неустанно занимаются разоблачениями, как если бы они всерьез питали надежды к тому, что из телевизора, транслирующего идеологию господствующего класса, прольется правда, касательно оппонентов этого господства.

В своих ранних текстах Маркс указывает на безуспешность действий, в которых оружие критики подменяет собой критику оружием. Говорится об этот в Введении к критике гегелевской философии права. Из этого следует, в том числе и по тексту, что новейшая тенденция, ведущая к освобождению человека от порядков авторитарной власти, устарели еще до того, как утвердится в качестве системы просвещения.

Ленин оценивал деятельность меньшевиков в такой же манере, что и Маркс, оценивая немецкий идеализм в философии и бюргерство XIX в., указав, что эпоха буржуазных революций устарела еще до того, как начаться в России. И при всем марксистском отношении в необходимости учитывать сложившиеся общественные отношения, есть один неучтенный момент, характеризующий общество: общество не определяется ни границами национальных государств, ни национальной культурой. Идея интернационала вносит разлад в общественный порядок и порядок самого понятия общества, отношения в котором, устанавливаются не напрямую людьми, а их качеством. Интернационал — это и не человечество. Ведь человечество — это количественная категория, а интернационал — ее актуальное качество. Хоть, стоит отметить, что человечество когда-то было в том числе выражением качественности в человеке. Это время пришлось на эпоху Просвещения.

Однако переход из количества в качество не значит, что было что-то количественное, став после этого качественным, перестав быть количественным. Даже излюбленное многими представление о ходе истории, как движение по спирали, в том числе указывает о недопустимости реальных значений «до» и «после», эти восприятия субъективны. И если что и движется по этой спирали, то это субъект, в движении от невозможного к событию.

Большой ряд сторонников ленинизма и по сей день, полагают, что обозначенное им время революции, которую рано совершить вчера и поздно совершить завтра — которую надо провести сегодня, является ленинским авантюризмом, на грани его гениальности как политика. Ответить на это можно, перефразировав известное ленинское высказывание: Нельзя вполне понять действий Ленина, не проштудировав и не поняв законов диалектики, особенно ее первых трех. Следовательно, никто из ленинистов не понял Ленина и сто лет спустя!!

Лишь небольшой ряд марксистов отдает себе отчет в том, что событие революции производится не из полностью сложившихся для того обстоятельств, а из невозможности этим обстоятельствам полностью сложиться. Революция, как понятие, включает в себя два сходящихся противоречия. С одной стороны — это нечто новое, ломающее старые порядки. С другой — это возвращение, а если быть точнее, то возвращения вытесненного. Эту противоречивость еще придется раскрыть в дальнейших заметках. Пока что я приведу вместо этого пример понятия идеологии из еще неопубликованных материалов: не существует никакой эволюции от идеи власти к идеологическим ее доказательствам. Работа идеологии не прекращается никогда. Вещи не должны давать о себе знать в виде знания для того, чтобы быть, однако, чтобы быть сущим, о них должен кто-то впервые заговорить.

Но проблема в том, что только ленивый сегодня не делает реверансов в сторону диалектики и не говорит о том, что следует учиться тому, как мыслил Ленин. Ровно как слоны не могут стать жирафами, занятия в марксистских кружках не смогут стать философией или ленинистской практикой. С таким же успехом можно было бы собираться пить чай с пряниками. Можете считать это предисловием к вопросу о таком материализме, который достается в наборе удовлетворения левого активизма в форме правильных речей. Открыть/Комментировать

2019-12-24 14:57:12 ​​111. Реальный коммунизм

В тот момент, когда ревизионистам и оппортунистам дают бой ортодоксальным требованием за искажение понятий в марксизме. В то время, когда марксисты носятся с тем, что они называют «марксизм» как наследие, а себя они учреждают наследниками отца, имя которому Карл Маркс. В тех условиях, когда идет разделение на преданных и предателей, когда критика Святого семейства оборачивается семейством Святого, они забывают, что подобно тому, как декартов рационализм имел со дня своего рождения антагониста в роли материализма, так и их положения имеют не только искажение, но еще и изнанку (об изнанке поговорю в другой раз; разве что некоторые пытливые умы укажут на нее здесь).

Борьба с искажениями указывает на всю утопичность данной посылки, как и в отношении будущего, так и в отношении настоящего. В качестве будущего это воспринимается, как некое выведение порчи. В качестве настоящего это сказывается тем, что нельзя испортить то, что не испорчено, что как таковой порче не подлежит. В качестве настоящего сказывается и сама утопия, которая воплощает только и только средства наличной ситуации, но не признающая за собой этого. Вследствие этого можно говорить, в рамках строительства коммунизма, о коммунизмах двух направлений, реализующихся уже здесь и сейчас: невозможный коммунизм и коммунизм невозможного. Невозможным здесь окажется разное отношение к тому, что любой результат не будет тождественен ожиданию. Невозможность, которая обусловливается тем, что в намеренной артикуляции изначально существуют противоречия, сказывающиеся тем, что их не удалось высказать. Невозможность — это то, что было упущено из виду. И проблема, которая стоит перед теорией — это проблема помыслить невозможное.

Как бы вы не пытались совершить действие презентации, будьте уверены, она окажется не презентацией, не действием и не вашей. Любая презентация, на которую можно указать артикуляцией, уже презентацией не является. Но артикулировать не значит подобрать слова, это значит задействовать систему знаков. Презентацией будет лишь то, что лежит по ту сторону артикуляции знака. Если попытаться как-то зафиксировать этот момент различия между понятиями презентации и репрезентации, можно сказать, что репрезентацией является любое выделение намерения, тогда как презентацией будет все, что происходит вопреки любому намериванию. Мы имеем дело и с тем и с другим: в речи в качестве удвоения означающего и зазора между удвоенностью, которую и можно было бы назвать субъективацией. Субъект — это тот, кто говорит, что он делает, признавая за собой действие, которое совершилось при его участие, но не исходя из его намерений.

И здесь под действием я понимал бы не абы что, не привычное понимание действия, ведь именно привычности и пониманию, оно выступает противоречием. Это не такое действие, которое приобретает свое качество в политическом пространстве левой или правой критики. Где со стороны левых, это такое действие, которое только и упрекает субъекта, что он ничего не делает, или наоборот, что он, в качестве критики второго порядка, позволяет себе слишком много — это действие, которое предполагает положение инструмента ad hoc в организации какой-либо деятельности. А со стороны правых: как действие ad fontes, что-то возвышенное, но сведенное спекулятивными и эмпирическими практиками до чего-то низменного — этаким действием, не предполагающими ни критику, ни активизм, ни модернизм, но оригинальность, позволяющую выйти за рамки идей и представлений к Традиции с большой буквы. Разумеется, ни о какой оригинальности, полагающей себя рецепцией первобытного коммунизма или ретроспективой Золотого века, в буквальном смысле, речи не может и быть. Повторение не может произвести возвращение к чему-то такому, что существовало до того, как что-то начало повторяться, то есть репрезентироваться с долей упущения — за декорациями находятся декорации.

Принципиальная вещь, на которой я закончу этот фрагмент размышлений — это восприятие действия как антагониста существующей деятельности. Действие — это не что-то возвышенное, но редкое и уникальное. Открыть/Комментировать

2019-12-15 15:33:51 ​​110. От практики к теории

Работая над переводом с французского на русский язык книги Альтюссера «Введение в философию для не-философов», я вспомнил эфир передачи «Школа Злословия» с Толстой и Смирновой, которые пригласили к себе в качестве гостя философа, представителя направления система-мыследеятельностной методологии Петра Щедровицкого.

Как один из тех людей, кто собирается популяризировать работы Альтюссера на территории русскоговорящего сообщества марксистов, я сразу озвучу основную идею, забегая наперед, хоть я и озвучивал ее неоднократно. Меня не интересуют противоречия между теорией и практикой, превалирование одного над другим, более того, я готов внести поправку в ранее сказаное мной утверждение (в заметке №54): если все, на что можно указать, как опосредованное от теории, в сущности своей является теорией в своих перспективных рассмотрениях; если все, что можно артикулировать — это теория, а все, что нельзя — это тоже артикуляция в виде того, что есть еще что-то такое, что артикуляции не подлежит, то где здесь практика? Указать на теорию — это большая задача для последователей марксизма, скажу я вам. Теория — не рефлексия, не набор инструментов, не последовательность, не категория принципов. Все вышеперечисленное уже является набором речевых практик, практик методологических. Почему речевых, почему методологически?

Для методологов, по крайне мере для Московской школы методологии, мир предметов, мышления и деятельности — это первичный мир, тогда как человеческий — вторичный, и существует в качестве реализации мира мышления и деятельности. Иными словами, человек умеет работать не только с собой, а еще и с внешним телом, создавая из искусственных инструментов контактную зону с окружающим миром, меняя которую он может, как вид приспосабливаться к любым климатическим зонам на планете. Понятие человека невозможно рассматривать не в движении и вне сопряжения социальных явлений. Мы знаем и не знаем о том, какими были «первые люди» лишь потому, что на любую непосредственную не вовлеченность в ситуацию, у нас есть язык трансляции из условного настоящего в прошлое, исследовательских объектов как объектов эпистемологических.

Щедровицкий настаивает, что именно философия произвела онтологию научной деятельности. С его слов, онтология отвечает на вопросы, как устроен мир и как он должен быть устроен, а также, какие способы действия в нем допустимы; как объективация соотносится с различными типами знания и как знание соотносится с уже априори-историческими онтологическими оперированиями объектами. Ведь вне онтологии объектов не существует. Нет никаких объектов, которые сперва лишь созерцались, после чего стали использоваться в научных исследований, но есть разные онтологические картины мира, одна из которых делает эмпирический научных подход к окружающей среде возможным, необходимым, неизбежным. Фигуры, стоящие за формированием данной онтологии и одновременно гносеологии многим известны: Декарт, Бэкон, Спиноза, Паскаль, Галилей и другие. Как отмечает в интервью Щедровицкий, философия (имея ввиду методологическую перспективу видения) — это рефлексия предельных вопросов и попытка вывести их в рациональную сферу, перевод опыта жизнедеятельности в понятия.

Вот на этом моменте мы подходим к тому, что нечто называемое теорией, как таковой теорией не является. Напротив, вместо этого возникает некое тождество действия, которого можно назвать социальным и его методологией, а их функционирование — подчиненние производству структуры, не имеющей под собой какой-либо актуальности, ни временной, ни действительной, но различной и различимой. Маркс пишет, что иррелигиозной критикой являются представления, что человек создает религию, а она его нет, тогда как религия есть опиум народа. В мире, где все и так уже имеет место быть, акт творения невозможен. По Леви-Строссу он подобен идеальному каталогу. Свойством мыследеятельностного языка и осуществленного действия и будет теория, которая меня интересует больше, чем теоретическая практика, понимая при этом, что нельзя упразднить философию, не осуществив ее в действительности. Открыть/Комментировать

2019-11-29 18:26:51 ​​109. Участие в политике (Дебаты Юлина и Кагарлицкого)

1. Дело вовсе не в том участвовать или не участвовать в буржуазных выборах. Суть благоприятной позиций левых можно выразить в нескольких словах: не сводить электоратизацию при конституционном порядке, утверждающим движение к установлению непреодолимого социального неравенства, к форме политического высказывания. То есть смысл выборного процесса состоит в том, чтобы подготовиться (технологически, идеологически) к тому, что ни один брошенный, как и ни один не брошенный бюллетень не будет учитываться как голосующий. Можно сказать, что голосование происходит еще до дня объявленного всеобщего голосования, как и после него, но никак не в «день выборов». Существует как бы уважающий процедуру запрет на агитацию за день до голосования, однако, можно добавить, что существует и не столько запрет, сколько политическое здравомыслие не участвовать в реальном голосовании тем, кто может реально голосовать в день назначенного голосования. «День выборов» существует даже не столько для легитимизации выборов — уже давно прописана процедура выборов, в которой ни одна рекордно низкая явка не может отменить результаты голосования (априорного — в отношении политического курса и апостериорного — касательно мест в парламенте и представительств в округах); суть в том, чтобы существовал какой-то цикличный, регулярный механизм баланса между большим и меньшим количеством партийных преференций среди парламентских завсегдатаев.

2. Стоит ввести различие между байкотированием выборов и их игнорированием. Сегодня ни одна левая партия не способна бойкотировать выборы, чтобы навредить системе воспроизводства буржуазного парламентаризма, тем более в России, где не существует профсоюзного движения, способного вносить хотя бы периодически разлад в социальную инфраструктуру, будь то действия, ведущие к параличу транспортного сообщения, работы муниципальных и культурно-просветительских учреждение, коммунальных служб. Грубо говоря, в России скопление мусора в городах может быть вызвано чем угодно, только не инициативой профсоюзных движений. В условиях российских реалий бойкот не имеет никакой политической силы. Что же по поводу игнорирования, это тоже является политическим высказыванием. Однако оно подходит для тех случаев, когда политическую весомость стараются накапливать. Бойкот — это игра по правилам, где есть партия власти и ее оппозиция; игнорирование — это игра не по правилам, где за инициативу берется не соблюдение формальностей, оставаясь при этом в рамках законодательства — этим оно отличается от восстания и организации переворота. Если бойкот оппозиции приводит обычно к тому, что индифферентные к политике люди, становятся участниками политических событий, то игнорирование может послужить провокационным изобличением той действительности, в которой происходящее политические события практически никак не сопряжены с понятием гражданственности и народовластия. К примеру, можно игнорировать не сами муниципальные выборы, а дату их проведения, организовав уже запрос на санкцию по избранию депутатов в любое время, отзыв постфактум избранных депутатов — то есть организовывая формы окружных советов, берущих на себя право регулировать действия районных администраций. Разумеется, что этот запрос не может быть удовлетворен, так как это прямая форма демократии.

3. Не стоит расчитывать именно на победу, скорее расчитывать можно сейчас на тактику гамбитов, не ведущих к немедленному поражению. На требование общих прав, как гражданского порядка, реакция применяет все тот же смысловой порядок, что и 100 лет назад: порядками называют вмешательство частных монополий для отстаивания интересов меньшинств при помощи аппарата государственной власти; а гражданскую инициативу, пускай и разобщенную, но инициативу большинства, прибегнувшую к использованию государственного аппарата в своих целях, или вовсе нивелирующую его посредническую функцию в социальных отношениях, — такое явление называют беспорядками. Открыть/Комментировать

2019-11-20 23:14:32 ​​108. Хвала и слава рулевому!

Задрот, догматик, чмо, лакей, предатель, врун, кретин
Дурак, буржуй, ревнитель, бездарь, холуй, блевак… редиска
Оппортунист паршивый, троцкист, борцун чванливый
Краскон, коричневый, двуличный тип, верун смешливый
Волюнтарист, пидор, сексист
Кровопийца, убийца, палач, сталинист
Слуга капитала, прислужник Кремля
Тупое говно тупого говна… раунд!

Вот как «Союз марксистов» должен батлить своих критиков Открыть/Комментировать