Этимологически русское слово «государство» отсылает к господст | Жизнь на Плутоне
Этимологически русское слово «государство» отсылает к господству, в котором, как на заказ, слышится и латинское hostis (гость), и латинское же potestas (власть). А семантически ближе всего к русскому государству в латыни, вероятно, dominatus. Территория реализации господства — домен-доминиум доминуса-деспота. Считается, что «доминат», после кризиса 3 века, «изобрел» император Диоклетиан. Впрочем, доминус существовал задолго до этого — в смысловой паре с сервом (рабом).
Древнеримский государь-принцепс — первейший из господ, чье господство складывалось из imperium (модусы возможного), в основе которого лежит potestas (предпосылка возможности, ее основание-подпочва), осененная auctoritas, некоей мерой солидарности — признания со стороны составляющих dominium, некое символическое положение дел. А это последнее — и есть «государство» в переводе на новоевропейские языки (стато, штаат, суверенная полития, л’эта, стейт), ставшее в Новое время безличной машиной балансировки и полем нейтральности — по крайней мере, в теории. Три компонента божественности августа — imperium-potestas-auctoritas — составляют магический мост-переход между Господом и Государем, поту- и посюсторонним. Эти последние становятся просто сиамскими близнецами или Янусом.
Комонвелс, общее благо или, лучше сказать, общее Дело, римская республика — это исторически правовой режим общинно-родового имущества, постепенно «приватизированного» крупнейшими сенаторскими фамилиями, подчиненными в итоге Familia Caesaris. Которая, конечно, лишь визуально гримировалась под архаичную модель семейства cum manu, жестко иерархическую вертикальную структуру из прадедовских преданий, которыми так дорожил Август. Архаическую римскую фамилию «под рукой» патерфамилиаса Покровский называл маленькой монархией. Более вероятно, однако, что «Фамилия Цезаря» таковой не была (это анахронизм) даже интериорно, т.е. во внутрисемейных делах — отсюда завещательный плюрализм и отрицание когнатического (кровного) принципа в наследовании. Экстериорно это и вовсе кажется самоочевидным, хотя бы исходя из необходимости занятия принцепсом традиционных «республиканских» должностей и формально-юридического его утверждения Сенатом, — исключений до III в. почти не было. Более того, как бы разобществленный имущественный комплекс римской цивитас, т.е. относительно гомогенного полиса, — «республику», подвластную империуму, Фамилия Цезаря практически сразу же после собственной консолидации по итогам Гражданской войны I века до РХ, передала в управление корпорации публичных рабов (servi publici), из которых и выросло «государство» в современном понимании — «публичная служба», делопроизводители-статистики. А сами цезари были органически встроены в коллективистскую и сервильную модель публичной службы, отправляя бесконечные жертвоприношения «Сенату и римскому народу» в форме институализированной коррупции, фрументарных раздач, организации за свой счет военных экспедиций, бесконечного строительства «общественно значимых» сооружений, выделения «римскому народу» крупной доли в личном наследстве и т.д. То есть здесь совсем другая семантика, нежели в новоевропейском концепте христианского короля-рекса.
Римское государство рабов-фидуциариев кристаллизовалось с распространением социальной технологии христианства, когда первый из сенаторов стал первым из рабов божьих, в общем, всегда и являясь заложником собственной социальной функции. У рабов, как известно, нет прав, только обязанности, а сами они — орудия, машины производства товаров и услуг. В основании римского государства не было индивидов-субъектов права (римский статус гражданина — утилитарно-фиктивный концепт для целей коммерции, делячества) — только рабы, выполняющие социальную функцию (в терминах Леона Дюги), структурные элементы общего состояния властного поля, изборозжденного мицелием своеобразного римского федеративного синдикализма.
