Гласность

2022-08-18 14:46:00 Пожалуй, главным воспоминанием моего неудавшегося украинского трипа остается поезд с беженцами, направляющийся в Польшу. В то время как сопровождающие нас львовские пограничницы переговариваются на украинском, забитый под завязку вагон шумит на русском. Вездесущие дети, как водится, поглощены гаджетами, а из гаджетов доносятся российские клипы, российские фильмы, российские юмористические шоу. Картина производит впечатление зловещего сюрреализма.

Данному воспоминанию вторит еще один эпизод. Ресторан в Литве. Официанткой работает беженка из Украины, о чем красноречиво свидетельствует соответствующий бейджик на ее форме. Девушка принимает заказ у компании парней, но не справляется с литовским и вынужденно переходит на русский – то есть на язык, понятный обеим сторонам коммуникации. Парни в знак протеста против немыслимого кощунства демонстративно покидают террасу.

Приведенные примеры, разумеется, не служат ни оправданием, ни аргументом, ни каким-либо доводом («так и передайте»), но идеологическая дилемма все же налицо. С одной стороны, необходимо проявить солидарность с Украиной. С другой – немалая доля населения этого государства думает и говорит на ненавистном русском языке. Да что там – населения. Как полагаете, на каком языке президент Зеленский (без телекамер) общается со своей супругой, советниками или генералами? Согласитесь, ситуация как минимум неоднозначная – типа, Ставка Верховного главнокомандования разрабатывает операцию «Багратион», переговариваясь на баварском диалекте.

Кстати, в чем пафос стихотворения Бродского «На независимость Украины», которое (к сожалению) принялись тиражировать российские пропагандисты? Там что, содержится призыв кого-то покорить, завоевать, уничтожить? «Ввести войска»? Вовсе нет. Наоборот, данное стихотворение воспроизводит снисходительное великодушие (не без ноток презрения, конечно, но это – Бродский). Поэт провожает народ в свободное плавание и всего лишь констатирует, что никаким политическим маневрам не под силу упразднить факт принадлежности к единой культуре.

Можно снести памятник Пушкину (на Украине уже повалили с десяток), но Пушкин живет не в камне, а в самом пространстве. Мы им дышим. Язык и культуру невозможно отменить (или НАСАДИТЬ) по указке сверху. Напечатайте десять миллионов экземпляров «Целины» Брежнева, и все равно никто не станет его читать. А за редкую самиздатовскую копию Булгакова люди были готовы идти в тюрьму.

В общем, уже поэтому я бы не стал особо переживать в связи с многочисленными сносами памятников, переименованиями улиц, изъятиями русского из школьной программы и тому подобными инициативами по «дерусификации». Они всего лишь характеризуют тех, кто их реализует, и на фоне растворяющейся в воздухе чеширской улыбки знаменитого петербургского поэта оборачиваются мелкотравчатой бессильной возней. По-бродски к ним и следует относиться. Открыть/Комментировать

2022-08-10 16:14:29 Мы стоим в девяти километрах от передовой. Вчера нас сменили; сейчас наши желудки набиты фасолью с мясом, и все мы ходим сытые и довольные. Даже на ужин каждому досталось по полному котелку; сверх того мы получаем двойную порцию хлеба и колбасы, — словом, живем неплохо. Такого с нами давненько уже не случалось: наш кухонный бог со своей багровой, как помидор, лысиной сам предлагает нам поесть еще; он машет черпаком, зазывая проходящих, и отваливает им здоровенные порции.

«В стальных грозах»:

Поезд остановился в Базанкуре, небольшом городке Шампани. Мы высадились. С невольным трепетом вслушивались мы в медлительные такты разворачивающегося маховика фронта, — в мелодию, которой предстояло на долгие годы стать привычной для нас. Где-то далеко по серому декабрьскому небу растекался белый шар шрапнели. Дыхание боя чувствовалось повсюду, вызывая в нас странную дрожь. Знали ли мы, что он поглотит почти всех нас — одного за другим — в дни, когда неясный шум вдали взорвется беспрерывно нарастающим грохотом?

Ремарк воспроизводит фронтовые заботы рядового, и ему сразу веришь. Юнгер начинает с душной и пафосной пропагандистской агитки. Это сапог-солдафон, забравшийся на снарядный ящик и рвущий луженую глотку: «Камераден! Отечество в опасности! Дадим достойный отпор врагам Германии! На вашу долю выпала редкая честь – возможность умереть за Кайзера и великое дело возврата Эльзас-Лотарингии!»

Ремарк с трепетом относился к фронтовому братству, восхищался боевой храбростью, но презирал казарму. Юнгер казарму пестовал. Разбогатев на своем бестселлере, Ремарк купил виллу в Швейцарии и свалил от желающих перемалываться в мясорубке за многочисленные эльзас-лотарингии куда подальше. Юнгер издал роман за свой счет, а впоследствии вносил в него многочисленные правки, став заложником идеологической конъюнктуры. Для Ремарка «политические соображения» являются поводом для горькой иронии. Для Юнгера они стали делом жизни.

Тем не менее, не важно – юнгер вы или ремарк, – оказавшись с подругой в книжном магазине где-нибудь в Будапеште, Загребе или Минске, купите ей «Трех товарищей», а затем выпейте по рюмке рома. Не стоит забывать о простых удовольствиях даже если человечество собирается свалиться в очередную войну. Открыть/Комментировать

2022-08-10 16:14:29 Поверхностность, однообразие сюжетных ходов, скудный язык, неуклюжий стиль, банальные темы в сочетании со слащавой сентиментальностью – если вы решили, что я исповедуюсь в публицистической беспомощности, то заранее соглашусь, – но речь все же пойдет о Ремарке. Именно ему, как правило, высказываются вышеупомянутые претензии, да и в целом высокомерное отношение к данному писателю считается признаком хорошего литературного вкуса. Так, мол, незамысловатое чтиво для романтичных подростков.

И действительно, Эрих Мария Ремарк зачастую пишет довольно небрежно, а полюбившиеся ему образы, сеттинги и персонажи с невозмутимым нахальством штампуются из романа в роман. Автомобильные гонки, умирающая от туберкулеза девушка, русский эмигрант «из бывших» (нынче работающий танцором или швейцаром), смекалистый кельнер или портье, склизкий сутенер, трогательная проститутка, деловитая проститутка, алкоголь (много алкоголя) в самых разнообразных формах и сочетаниях, женское непостоянство, мужское товарищество.

Кажется, будто с грандиозным успехом «На Западном фронте без перемен» Ремарк нащупал некую схему, универсальный писательский шаблон, золотую жилу рентабельных приемов, – и принялся исполнять удачный лейтмотив на одной струне. Лейтмотив до сих пор резонирует с миллионами читательских душ. Почему? За что мы – простые люди, далекие от привередливой литературной критики – любим Ремарка?

За стоическое отношение к жизни его героев. Ремарка аттестуют антифашистом, гуманистом и «голосом потерянного поколения», но эта пошлая характеристика у Робби из «Трех товарищей» или Равика из «Триумфальной арки» вызвала бы лишь презрительную усмешку. Ремарк не занимается заунывными разоблачениями и не ломится в окно с плакатом «Нет войне» или «Фашизм не пройдет». Подобная тактика, возможно, позволит вам получить Нобелевскую премию, но никогда не сделает великим писателем.

Герои Ремарка действуют в предложенных обстоятельствах и действуют в угоду не высшим соображениям, но личным интересам и собственным же представлениям о морали. Они не особо распространяются о каких-то там «взглядах» и бесконечно импонируют читателю отсутствием жалоб. Да, уже завтра ты можешь погибнуть, но этим вечером необходимо поймать и зажарить курицу, высушить обувь, разжиться сигаретами, почистить винтовку и поудобнее устроиться на ночлег в разбомбленной церкви, пустив на растопку книгу псалмов. В общем, как тут не привести растиражированное «Что бы с вами ни случилось – ничего не принимайте близко к сердцу. Немногое на свете долго бывает важным».

За притягательность создаваемых миров. Романы Ремарка обволакивают каким-то иррациональным ощущением уюта, среди его локаций и персонажей хочется жить – тесниться в блиндажах, выпивать в барах, участвовать в гонках, скрываться от эсэсовцев, бороться с тоской в номерах эмигрантских отелей, вытаскивать из петли самоубийц или нелегально переходить швейцарскую границу.

Это миры обреченной веселости, солдатской смекалки и простых истин. Любовь не требует объяснений, подлость, глупость и мещанство повсеместны, ночь многое усложняет, фронтовая дружба бесценна, человечество обязательно свалится в очередную войну. Что же делать? Раздобыть унтер-офицерский мундир (себе), серебряное платье (девушке) и отправиться кутить в ресторан. Все реализовано очень просто, буквально на пальцах – никаких стилистических изысков, тонкой эстетики, интеллектуальных игр – но, черт возьми, до чего же эффектно.

Общим местом в литературоведении стало сравнение Ремарка с Эрнстом Юнгером. Оба воевали в Первую мировую, получили ранения и по итогам пережитого опыта написали свое флагманское произведение. Ремарка и Юнгера принято выставлять мировоззренческими антагонистами и, пожалуй, это действительно так. Какая-нибудь соционика охотно разделит всех мужчин на «ремарков» и «юнгеров». Сам Юнгер назвал Ремарка «пустым посредственным писателем с претензиями». Между тем, приведу по первому абзацу из соответствующих романов.

«На Западном фронте без перемен»: Открыть/Комментировать

2022-07-22 21:02:54 Более того, карт-бланш Запада позволил Саддаму запустить кампанию геноцида курдского населения на территории самого Ирака. Операцию под кодовым названием «Анфаль» («Трофеи») возглавил двоюродный брат диктатора, который за свое пристрастие к бомбежкам курдских регионов ядовитыми газами получил прозвище «Химический Али». В одном только городе Халабджа после пятичасовой бомбежки зарином, ипритом и табуном погибло 17 тысяч человек. Один из очевидцев вспоминал: «Я видел вещи, которые не забуду до конца жизни. Одни люди валились на землю – их рвало, другие же впадали в истерику и громко смеялись. Я почувствовал запах, напоминающий вкус яблок, и потерял сознание, а когда очнулся – вокруг меня лежали сотни человек».

Тут можно было бы сказать еще о многом. Во время одного из боев на болотистой местности иракцам удалось убить иранских солдат, пропустив через воду электрической ток. Иран впервые в истории осуществил атаку на ядерный реактор. Реактор починили французы, но затем его окончательно уничтожил Израиль. Обоюдные ракетные обстрелы городов или, наконец, сбитый американцами иранский авиалайнер. А главное – война, оставившая след на целых поколениях иракцев, иранцев и курдов, закончилась абсолютно безрезультатно – если, конечно, не считать результатом миллион погибших (и это по более-менее скромным оценкам). И да, Саддам Хусейн оставался у власти еще 15 лет.

В общем, к чему я поднял тему, о которой сегодня почему-то (почему-то) предпочитают не вспоминать. Мы привыкли смотреть на мир через изогнутую медиа-линзу. Ежедневные заголовки и вездесущая идеологическая пропаганда приучили нас к выработке сиюминутных эмоциональных реакций на основе удобоваримых дихотомий. С безответственной легкостью употребляются термины «геноцид» и «военное преступление», а очаровательная молодежь, проживающая в Тбилиси и Праге, конечно же, «не вывозит происходящего» (так и пишут).

Многим кажется, будто вершится судьба мира, финальная битва добра и зла, правды и лжи, света и тьмы. Однако никаких финальных битв не бывает. Страна А вряд ли развалится или радикально трансформируется, и уж точно вряд ли страна Б станет лидером свободной Европы. Происходящее может длиться очень и очень долго – а самое страшное, может, и вовсе еще не начиналось. Но все же полезно иногда вспоминать об упомянутом выше яблочном запахе, чтобы немного выйти за пределы туннельного восприятия реальности, не гневить Бога и, увы, отдавать себе отчет в природе как человека, так и политики. Открыть/Комментировать

2022-07-22 21:02:53 Обратитесь с соответствующим вопросом к первому встречному, и наверняка он ответит, что летом 1980 года проходила Олимпиада в Москве. В то же время, вряд ли кто-нибудь вспомнит, что через полтора месяца после прощального полета советского Мишки началась восьмилетняя мясорубка под банальным и малоинформативным («снова какая-то суматоха на Ближнем Востоке») названием Ирано-Иракская война.

А что это была за война? Ад на Земле. Россыпь ключевых слов: зарин, табун, иприт, геноцид, дети-солдаты, тотальная мобилизация и расчеловечивающая пропаганда.

Изначально Саддам Хусейн не без оснований рассчитывал на легкий блицкриг. Аятолла Хомейни провел в вооруженных силах Ирана массовые репрессии, практически полностью уничтожив офицерский корпус. Более того, агрессивная риторика исламских революционеров в отношении мусульманского мира отвернула от Ирана Восток, а захват американского посольства в Тегеране – Запад. Тем не менее, данных преимуществ не хватило, чтобы преодолеть разницу в весовых категориях двух стран – даже ослабленный исламской революцией Иран обладал втрое большим населением и вдвое большим ВВП. Началась затяжная война на истощение.

Главным ресурсом обложенного санкциями Ирана стали люди, а наиболее красноречивым методом использования живой силы – отряды народного ополчения «Басидж», находившиеся в подчинении у Корпуса стражей исламской революции. Идеологическая основа «Басиджа» – культ самопожертвования. Необученных, плохо экипированных ополченцев-мучеников бросали на минные поля и укрепрайоны, реализовывая тактику человеческих волн. Вслед за волнами продвигались основные части Корпуса. (Кстати, вам это ничего не напоминает?) В «Басидж» набирали и подростков от 12 до 17 лет. В банданах с надписью «Воины Аллаха» и с пластмассовыми жетонами, которые Хомейни объявил ключами от Рая, дети неслись в лобовую атаку, выкрикивая «Шахид!»

К третьему году войны Ирак был выдавлен с территории Ирана и почти полностью ушел в оборону. Хусейн неоднократно пытался договориться с Хомейни, но аятолла намеревался воевать до конца. Тогда иракская пропаганда сменила рефрен с завоевательного похода на героическое противостояние иранским «захватчикам». «Они должны знать, что на каждое вредное насекомое найдется инсектицид, способный его уничтожить», – сказал как-то один из иракских генералов (которых, кстати, Саддам регулярно казнил за провалы на фронте). Инсектицидами, как легко догадаться, стали боевые отравляющие вещества. Основу химического арсенала Хусейна составляли нервно-паралитические зарин и табун, а также горчичный иприт, применявшийся еще во время Первой мировой.

Как же отреагировало мировое сообщество на прямое (и подтвержденное экспертами ООН) нарушение Женевского протокола? Может быть, Ирану хотя бы позволили импортировать средства индивидуальной химической защиты? Как бы не так. Саудовская Аравия и Кувейт предоставляли Ираку финансовую помощь, а СССР, Франция и Великобритания – военно-техническую. США, преследовавшие политику максимального истощения обеих сторон (кстати, а ЭТО вам ничего не напоминает?), осуществляли все вышеперечисленное, вдобавок снабжая Ирак разведывательными данными, которые зачастую способствовали более эффективному применению ядовитых газов.

Воодушевленный международной поддержкой, Хусейн начал проводить химические атаки на иранские города и деревни. Достаточно сказать, что и спустя 20 лет после окончания войны 70 тысяч иранцев продолжали получать медицинскую помощь, связанную с хроническими последствиями химических отравлений. Открыть/Комментировать

2022-05-29 12:48:16 Пожалуй, не стоит даже вдаваться в детали, выискивая затаившегося Дьявола (а он там есть и его много). Не имеет смысла указывать, например, на то, что памятник Освободителям появился на заре Перестройки, при этом один из его скульпторов, Айварс Гулбис, ранее участвовал в создании другого памятника – Янису Райнису (фигура для латышской культуры аналогичная Шевченко для украинской), и памятник этот открыли в 1965 году, то есть в самый разгар той самой оккупации. Не стоит также придираться к тому, что латышский памятник Свободы, установленный при авторитарном режиме Улманиса, впоследствии не снес даже Сталин. Опустим и вопросы о том, каким образом данное решение поможет Украине или сплотит латвийское общество перед лицом внешней угрозы.

Все прекрасно понимают, что демонтаж не имеет никакого отношения к «декоммунизации», исторической справедливости или солидарности с терпящим бедствие украинским народом. Это национально ангажированный, бескомпромиссный и нарочито демонстративный Ход, осуществленный в рамках политической конъюнктуры. Сопротивление ничтожной русской общины, как всегда, будет минимальным, и его оперативно подавят.

Проблема в другом. Сейчас руководству некоторых восточноевропейских государств кажется, что обезумевший бункерный диктатор Путин включил режим «Да, скифы – мы, да, азиаты – мы, с раскосыми и жадными очами» и бросил свои орды в завоевательный имперский поход. Так как мероприятие в долгосрочной перспективе заведомо проигрышное и обернется тотальной дегенерацией и без того отощавшей России, то сейчас самое время выступить с Ходами – отвечать-то будет уже не перед кем.

Хм, может и так. Только вот не восточно-, а просто европейские государства почему-то осторожничают и действуют (к огромному неудовольствию своих восточных соседей) аккуратно. Возможно, там понимают, что прагматичный мафиози Путин, во-первых, никакой не имперец, во-вторых, никакой не русский националист, и на русских всего мира ему поебать с высокой колокольни. Но что если… Что если к власти в России однажды придут Настоящие имперцы и Настоящие русские националисты? А все Ходы записаны. И вот это – действительно Проблема. Открыть/Комментировать

2022-05-29 12:48:16 Латвийские власти приняли решение демонтировать советский памятник Освободителям Риги.

Что ж, это Путь. Всем известно, что снос памятников как нельзя лучше способствует внутриобщественному диалогу и политической стабильности. История уже не раз показала, что социальная гармония процветает именно в тех государствах, где с азартом принимаются уничтожать культурные объекты, якобы символизирующие нелицеприятное прошлое – будь то коммунистическое, колониальное или, скажем, рабовладельческое. В одной тут стране последние 10 лет тоже активно… Впрочем, ловлю себя за руку – сегодня, где бы ты ни находился, требуется соблюдать цензурную осторожность, и эта необходимость сама по себе, согласитесь, характеризует нашу эпоху.

Логика латвийского национального истеблишмента следующая.

«Латвия является свободолюбивой демократической республикой – частью европейского сообщества. После восстановления независимости страна была вынуждена решать Проблему в виде огромного числа русских (34%, причем в Риге – больше 50%), которых советский режим специально завозил для размывания коренного латышского населения. За 30 лет относительно мягкой, но неумолимой (назовем это так) интеграционной политики Проблему в целом удалось решить. Евросоюз смотрел на притеснения русского нацменьшинства сквозь пальцы, а на дежурные окрики из Кремля можно было не обращать внимания – к тому же, нигде в мире русские не находятся в настолько униженном положении, как в самой РФ.

И все бы замечательно, но на благородном теле европейской республики все же остался раздражающий прыщик – маргинальная группа (навскидку – сотня тысяч, не больше) дремучих ватников, обожателей Путина и телеэфиров Скабеевой. И вроде российскую пропаганду заблокировали, колорадскую ленту запретили, русские школы выкорчевали, русский язык вытравили, но маргиналы упорно не желают перевоспитываться. И ладно бы просто помалкивали с фигой в кармане, так нет же – каждый год вонючки собираются возле советской бетонной уродины, безнадежно портящей столичный пейзаж, чтобы отметить т.н. День Победы – для них праздник, для нас – точка отсчета полувекового периода еще одной оккупации.

Оккупанты заявляют, что всего лишь хотят почтить память павших в войне – но мы-то знаем, что на самом деле их собрание является ничем иным, как Смотром Сил путинской пятой колонны, дожидающейся Решающего Часа. До сих пор подобную антигосударственную деятельность мы великодушно, по-европейски терпели, однако развязанная Россией агрессия против Украины не оставляет пространства для компромиссов. Принесенные орками гвоздики необходимо сгрести тракторами, советский памятник уничтожить, акции в его защиту – запретить, особо ретивым – приглашение на беседу в службу госбезопасности, а то и уголовку».

К сожалению, следует признать, что вышеописанная логика во многом опирается на жизненную и историческую правду. Послушать, какую АХИНЕЮ несут иные люди, выступающие от имени латвийских русских, так это просто туши свет. Историю страны они не знают и знать не хотят, представления о любимом СССР у них самые фантастические, с российскими реалиями они не знакомы, да и в самой-то России зачастую не бывали. Характерным примером является Юрий Алексеев – известный латвийский журналист и бывший главред издания Бизнес&Балтия, распространяющийся в своем фейсбуке о человечнейшем Ленине и благороднейшем Путине. Латвийские спецслужбы лениво преследуют Алексеева в рамках сфабрикованного уголовного дела, однако в РФ при прочих равных он бы уже давно и плотно сидел.

Впрочем, вернемся к памятнику. Лично я к латышскому национализму давно отношусь со снисходительным пониманием. Ребята, ваша взяла. Карт-бланш. Можно и памятник снести, почему нет. В конце концов, демократическая процедура соблюдена, и за демонтаж действительно высказались большинством демократически же избранного института. Открыть/Комментировать

2022-05-26 14:41:57 В конце марта я попытался попасть в Украину в качестве журналиста. Замысел обернулся неудачей. Тем не менее, текст по итогам поездки был написан, и я не нахожу причин, по которым его не стоило бы опубликовать.

https://medium.com/@glasnost/ukraine-there-and-back-again-8cc8ea7963f9 Открыть/Комментировать

2022-01-19 18:02:17 «Ну, положим, – я это все так перетасую, перекручу, смешаю, разжую, отрыгну… таких своих специй добавлю, так пропитаю собой, что от автобиографии останется только пыль, – но такая пыль, конечно, из которой делается самое оранжевое небо»

В «Даре» Набоков казнит мирок русской эмиграции, интеллигенцию, мещан, немцев, большевистский режим, и многочисленные приговоры приводятся в исполнение не с натужной палаческой мрачностью, но легко, насмешливо, как бы одной левой. Не возьмусь судить в какой степени в Мерц подразумевается Слоним, но приведу несколько примеров тех самых остреньких специй.

Бесплотный роман уже вовсю расцветает, когда Чердынцев оказывается в гостях у своих эмигрантских знакомых. Разговор заходит о Зине:

«“Барышня, во всяком случае, с характером, – сказал инженер Керн. – Я раз видел ее на заседании бального комитета. Ей было все не по носу”.
“А нос какой?” – спросила Александра Яковлевна.
“Знаете, я, по правде сказать, не очень ее разглядывал, ведь в конце концов все барышни метят в красавицы. Не будем злы”»

Достаточно взглянуть на пару фотографий Веры Слоним, чтобы данный эпизод обернулся жестоким глумом. Диалог ведут вовсе не антисемиты, а его наличие не имеет фабульного значения. Чердынцев отмалчивается, и неприятная натянутая сцена оседает в воздухе. За что вы так, Владимир Владимирович?

Согласно распространяемой писательской четой версии, Набоков и Слоним познакомились на маскараде. Мерц тоже приглашает Чердынцева на маскарад, но в последний момент Федор Константинович, уже одетый в смокинг, бросает с порога взгляд на рукопись, присаживается дописать параграф и… «вдруг тронулось и побежало перо».

«Когда он опять взглянул на часы, был третий час утра, знобило, в комнате все было мутно от табачного дыма. Одновременно донесся звяк американского замочка. Мимоходом из передней в его полуоткрытую дверь Зина увидела его, бледного, с разинутым ртом, в расстегнутой крахмальной рубашке, с подтяжками, висящими до пола, в руке перо, на белизне бумаг чернеющая полумаска. Она с грохотом у себя заперлась, и все стало опять тихо. “Хорош, – вполголоса проговорил Федор Константинович. – Что я наделал?” Он так никогда и не узнал, в каком Зина ездила наряде; но книга была дописана»

Наконец, последний и, пожалуй, самый страшный пример – слишком наглядный, чтобы его расшифровывать. Чердынцев может относиться к Зине Мерц как угодно, но решающее слово за творцом-автором – то есть Богом в пространстве романа. Набоков, у которого каждая деталь весом с кусок урана, выносит финальный триптих-вердикт, когда Мерц показывает Чердынцеву свежепроявленные пленки: «Смотри, готовы фоточки».

«Он их взял из ее холодных пальцев. Зина на улице, перед конторой, прямая и светлая, с тесно составленными ногами, и тень липового ствола поперек панели, как опущенный перед ней шлагбаум; Зина, боком сидящая на подоконнике с солнечным венцом вокруг головы; Зина за работой, плохо вышедшая, темнолицая, – зато на первом плане – царственная машинка, с блеском на рычажке каретки» Открыть/Комментировать

2022-01-19 18:02:17 «Теперь казалось непонятным, почему в любой из этих четырехсот пятидесяти пяти дней они просто не съехали со щеголевской квартиры, чтобы поселиться вдвоем; но вместе с тем он подразумно знал, что эта внешняя помеха была только предлогом, только показным приемом судьбы, наспех поставившей первую попавшуюся под руку загородку, чтобы тем временем заняться важным, сложным делом, внутренней необходимостью которого была как раз задержка развития, зависевшая будто бы от житейской преграды»

Важным и сложным делом, о котором размышляет Чердынцев, является, очевидно, вынашивание замысла «Дара». Все это, конечно, красиво, но для прозы Владимира Владимировича характерно пристальное внимание к физиологии, и уж он-то наверняка знает, что локомотивом любви (тем более любви молодых людей) служит плоть, и никакой интеллектуальной, духовной и прочей совместимости не вывезти двоих без секса – если, конечно, речь действительно идет о любви, а не союзе иного свойства.

В скобках приходится заметить, что Чердынцев тут не одинок – набоковские герои если и спят со своими партнерами, то разве что в качестве неприятной обязанности. Удовлетворение плотских потребностей происходит исключительно на стороне и через призму тайного порока. Нехорошо заглядывать в шпаргалку с ответами, не помучавшись прежде с задачей самостоятельно, но в набросках ко второй части «Дара» Чердынцев влюбляется в парижскую проститутку. Зину же, подобно Шарлотте Гейз из «Лолиты», автор отправляет под колеса автомобиля.

Прячем шпаргалку и возвращаемся в раздираемый «гражданскими оргиями» Берлин. Чем она его привлекает?

«Что его больше всего восхищало в ней? Ее совершенная понятливость, абсолютность слуха по отношению ко всему, что он сам любил. В разговорах с ней можно было обходиться без всяких мостиков, и не успевал он заметить какую-нибудь забавную черту ночи, как уже она указывала ее. И не только Зина была остроумно и изящно создана ему по мерке очень постаравшейся судьбой, но оба они, образуя одну тень, были созданы по мерке чего-то не совсем понятного, но дивного и благожелательного, бессменно окружавшего их»

Ответ исчерпывающий, однако проявлений судьбоносного родства в тексте романа практически не наблюдается. Инициативная Мерц решает бытовые проблемы Чердынцева – набирает его рукописи на машинке и одалживает по знакомым денег, чтобы тот мог расплатиться с ее матерью за комнату.

«В то время, как Зина изнемогала от зловонной жары в конторе, Федор Константинович с раннего утра уходил на весь день в Груневальд, забросив уроки и стараясь не думать о давно просроченном платеже за комнату»

Насыщенные интеллектуальные разговоры Чердынцев ведет с совсем другим персонажем – писателем Кончеевым. Именно в них прослеживается душевная связь, страстная ревность, интеллектуальная игра, пресловутые понятливость и абсолютность слуха. Показательно, что диалоги вымышлены – Федор Константинович сторонится Кончеева и воображает его то в случайном прохожем, то в немецком юноше, присевшем к нему на скамью в том же Груневальде. Реальные же разговоры с Зиной по большей части иные:

«“Ты совсем уверена, что тебе нравится идея ресторана? Потому что мне – не очень”.
“Ничего, примирись. Вообще теперь со здоровым домашним столом кончено. Я не умею делать даже яичницу. Надо будет подумать, как устроиться. А сейчас я знаю отличное место”»

Галковский полагает, что в лице Зины Мерц Набоков мстительно расправляется с раздражающей его Верой Слоним. Вне всякого сомнения, «Дар» – роман-расправа, причем об этом сообщается открытым текстом. Когда Федор Константинович делится с Зиной своим литературным замыслом, та замечает, что «это получится автобиография, с массовыми казнями добрых знакомых». Открыть/Комментировать