2022-07-31 12:38:13
I.
С утра испытываю животный страх перед жизнью. У меня никого нет. А вот я — в ответе за себя, кота и горстку вещей. Где мы будем через месяц? Почему сегодня я проснулась без доверия — в ужас присутствия?
Вот я — кричу на кота за проступки, точнее, за его естественные проявления. И я кричу по-настоящему, где-то плотно сдерживаемый крик гнева вдруг прорывается, и я думаю: хорошо, что никто меня не видит. Я стыжусь своего гнева. И я думаю: я плохой человек.
Доползаю до кровати и заливаюсь слезами. До этого пыталась медитировать, двадцать минут наблюдения за волнами заканчиваются под сомкнутыми веками волной войны. Какие-то картинки, залитые кровью, лишившиеся дома; как говорят, исковерканные жизни. Коллективная травма прорывает мою маленькую миленькую медитацию на ковре, заботливо расстеленным в пока-ещё-моей квартирке грузинским недолюбовником. Раскинем карты: на кого я могу положиться? Ответ: на себя, на себя.
И на меня — ответ из «повсюду» и из «нигде». Пост-июльское: у меня семьи. Никто не поддержит словом, нежности от них не дождёшься, всё бред, мне давно не нужны ни их деньги, ни причитания. Я далеко, а захотелось быть ещё дальше. Спасибо за жизнь, о большем просить не смеем.
Заходила вечером в душисто-душный сад двора на Палиашвили, в наушниках заиграла древняя песня Scissor Sisters, и подумалось: мой дом — эта песня. Каждой клеткой узнаю её, вспоминая, как она убаюкивала меня ночами на Юго-Западной и обещала другую какую-то жизнь. Вроде той, что живу сейчас. Вот эта песня — дом, а не место, что было тогда домом. Какое же это было одиночество, многолетние ночные истерики, тотальное одиночество, частичное (всегда частичное) исцеление, увлечение травматерапией, и все равно ведь не объяснишь это себе так, чтобы улеглось раз и навсегда, всё равно отправляешься в паттерны adaptive child, и там только один вопрос: почему? почему? почему?
Почему я такая плохая, что должна быть одна?Мне 6 лет. Потом 10. 12. Наверное, до Никиты это всегда ощущалось так плохо. Когда вспоминаю бесконечную ночь детства, обдаёт одним и тем же холодным ветром, горячим потом, маленькие ножки под одеялом, горе и страх.
Не было домашнего насилия, не было бедности, была полная семья, дом, кошки, сестра, друзья, школьные постановки, дача и велосипеды, турецкие пляжи, голубые бассейны. Но ещё, было что-то ещё. А точнее не было. Валидируй меня полностью. Скажи мне: это нормально, что детство болит в тебе до сих пор.
– Mentally I am in a bad place.
– Why do you choose to be in a bad place?
– Because I don’t feel I deserve anything good.…
Я кричу на кота, потому что кричали на меня. Точка. Вот так просто. Я луплю его по пушистой жопе, потому что мне давали подзатыльники, когда я плакала или не хотела идти спать. Следующая мысль: ну и ладно, ведь ничего НА САМОМ ДЕЛЕ плохого с тобой не случилось. Чё ты расклеилась? Я не расклеилась. Просто сегодня я устала склеивать то, что не я разбила.
Будет ли когда-нибудь любовь ощущаться безопасной? Остановится ли этот бег? Перестану ли я
подводить себя?
Овуляция, прогестерон, гормональные вспышки, обычное дело. Приложение говорит — сегодня вы можете быть эмоциональной. Сегодня я устала быть женщиной.
Красивый и сильный Ника заезжает за мной на большом белом внедорожнике. Он снимает фильм Wisdom of Trauma, две недели назад он спорил за ужином с Габором Мате, а теперь везёт меня прямо по горам, ветки пустынных деревьев стучат по бокам, и мы видим орла СВЕРХУ, выходим у креста на вершине, молчим, потом говорим про детство, потом едем красиво ужинать, потом он привозит меня, сонную как муху, домой, мы коротко обнимаемся, я неловко выхожу. Он хардкорный медитатор, дисциплина и сила искусства, он хорошо говорит и практикует всё то, о чём я только делаю вид, что что-то знаю. Встреча с Никой задаёт мне вопрос: а что ты делаешь для того, чтобы быть там? Ну хорошо, карты, клиенты, таро-ученики. Вроде справляешься с тем, чтобы прокормиться во внезапной эмиграции. Кукушечка в порядке.
Этого недостаточно. Что дальше?
32 viewsedited 09:38