2022-07-17 19:14:40
Капитанская дочка – декадентка?
Мало у каких авторов мы найдём столько отсылок, реминисценций, скрытых и явных цитат (называйте как хотите) и просто откровенных стилизаций, как у Акунина. Он и сам называет свои романы инженерными конструкциями (которые создаются из готовых элементов), а ещё говорит вот что: «Я беру классику, вбрасываю туда труп и делаю из этого детектив».
Герои Акунина живут в сугубо литературном мире, в котором эта самая литература существует как-то выборочно. Они знают о Достоевском, но не подозревают, что действуют по сценариям «Идиота» или «Преступления и наказания». Поминают Лермонтова, но не удивляются двойнику фаталиста из «Героя нашего времени», встреченному в реальности. Точно таким же образом они не замечают Диккенса или Стивенсона (по крайней мере, их не замечает
большинство героев). Персонажи Акунина не утруждают себя «поиском автора», они проживают свою литературную жизнь всерьёз и в милом «невежестве».
Маша Миронова 20-го века появляется в романе, который литературен в квадрате, если не в кубе – в акунинской «Любовнице смерти» чуть ли не все герои пишут стихи. В их мире знают не только Лермонтова, но и поэтов второго ряда (а самое интересное – стихотворцев не только прошлого, но и будущего!). Но вот парадокс: в этой вселенной Пушкиным написаны «Египетские ночи», но, очевидно, не написана «Капитанская дочка» – Маша Миронова берёт себе литературный псевдоним (Коломбина), не подозревая, что её настоящее имя не менее литературно. Не видит она сходств и когда рассказывает читателю о том, что её возлюбленного зовут Петей.
Почему вообще провинциальная декадентка получает имя Маши Мироновой? В целом её образ не очень-то похож на образ пушкинской героини. Маша-Коломбина не с Урала, а из Сибири, звание её отца ниже, чем у капитана Миронова. От скромности и робости капитанской дочки, которая боится праздничной пальбы из пушки, не остаётся практически и следа. Эмансипированная Маша-Коломбина сбегает из дома в Москву, чтобы прослыть femme fatale, продемонстрировать немыслимые наряды и
«Жизнь прожить, как звенящую строчку./ Не колеблясь, поставить в ней точку». Подобно своей предшественнице, Маша из «Любовницы смерти» становится «дамой в беде»,
но уже в отличие от неё никакого подвига чести в романе не совершает. Может, он у неё ещё впереди – справедливости ради, в начале «Капитанской дочки» читатель тоже рискует не заметить глубины образа героини-простушки. А может, совпадение имён случайно – исследователи подсказывают, что целые пассажи из дневника Маши-Коломбины в романе переписаны из дневника вполне реальной Марии Башкирцевой. Вдруг всё просто: нашлось имя, а остальное приложилось, как очередной элемент конструкции?
P.S. Я отметила некоторые статьи, которые читала при подготовке этого поста. И пока я искала раннюю критику и интервью, я с досадой обнаружила, что «Любовницей смерти» автор не доволен. В том, что это слабая и несамостоятельная книга (между прочим, это часть дилогии), с Акуниным сходится и строгий рецензент. Соглашаться с ними мне не хочется))
1.1K views16:14