«Умер Шатунов и хуй с ним» — хотел было написать я в твиттере, | BxCx
«Умер Шатунов и хуй с ним» — хотел было написать я в твиттере, но, выйдя покурить, задумался и не стал. Интересно, что жуткий постсовковый кооп-поп, ярким символом которого он являлся, пережил какой-то невообразимый перцепциональный вираж: сперва он казался абсолютно естественным, было непонятно, как воспринимать его в отрыве от контекста меняющейся реальности, яростно сдобренной модерн токингом, ласковым маем, комбинациями кобасок и прочими нарождающимися культурными культами мелкой буржуазности, которые проявляли себя в быту в виде спортивных костюмов, персонального автотранспорта, магнитофонов и видаков, и т.п.
Краткий переходный период рубежа 80-90-х быстро забылся в виду дальнейшей интенсификации российского капиталистического дискурса и звучащую из каждого утюга ламбаду сменил суровый русский шит-рок, который до того запутался в генерируемых им смыслах, что стал резонировать с действительностью на какой-то особой частоте: в основной своей массе слушатель тоже ничего не понимал, ни в плеере, ни на улице. Остывающий кооп-поп стал вызывать скорее раздражение, особенно в моменты, когда пустые полки 80-х забились до отказа недоступными товарами 90-х — куда вы там поскакали плясать, козлы ебучие, когда не понятно, на какие шиши жрать? Изредка радио Маяк поддавал ностальгического угара, но его никто не хотел, кроме древних старух, не вдупляющих, где у приемника переключатель СВ-ДВ-УКВ.
Это раздражение и отторжение пролетело стремительной стрелой через 00-е, легитимизировалось в виде шевчуковской борьбы с попсой а наивные герои перестройки если и возвращались в поле общественного внимания, то только виде героев статей бульварной прессы о том, как некогда знаменитый артист остался у разбитого корыта. Пока в середине 10 на краткий миг не случился ревайвал 80-х, поднявший со дна настолько чудовищных его обитателей, что глядя на них можно было говорить о новой, сугубо лавкрафтианской эстетике российской музыкальной среды минувших лет. Этот шок отразился даже в андерграундной среде, в которой дети ностальгировали о непрожитом.
Теперь, конечно, все эти времена и их обитатели воспринимаются иначе. Все жуткое забыто. Осталось лишь ощущение утраты — утраты свободы, радости, беспечности. И этой свободной беспечной радости будет особенно не хватать нам впредь, на голодный желудок. Спи спокойно, Шатунов, от тебя уже даже не тянет блевать.
