Меня давно смущали портреты Толстого на папиросах. Он выступ | Бложик и русский дизайн
Меня давно смущали портреты Толстого на папиросах. Он выступал против табака, и зная характер писателя — особенно в преклонном возрасте — трудно себе представить, чтобы он соблазнился контрактом на продажу своего лица ради каких бы то ни было целей.
Я написал в музей в Ясной Поляне, и вот что мне ответил сотрудник Александр Муляр:
«Действительно, есть такая история с портретами Толстого на папиросных упаковках и на рекламных плакатах.
Что ж, популярность Л. Н. Толстого была столь велика, что представители табачного бизнеса не гнушались использовать его имя для своих собственных целей и вопреки здравому смыслу помещали его изображения на своей продукции. Большинство из них появились, вероятно, после 1910 г., на волне популярности, связанной с его уходом. В это время образ Толстого, бывшего в оппозиции к правительству, начинает широко использоваться на этикетках спичечных коробок, писчей бумаги, галстуках, перочинных ножах и т. п.
Едва ли табачные фабриканты, как и все прочие производители этой «конторщины», эти вопросы регулировали с ним и его семьей. Сам Толстой всегда с юмором относился к своему «печатному облику» и не откликался ни на многочисленные карикатуры и шаржи в прессе, ни на этикетки с его портретами.
Обстоятельства появления конкретного рекламного листка нам не известны. Но на память приходят две истории, связанные с использованием образа Толстого для популяризации табачных изделий.
Врач и по совместительству секретарь писателя Душан Петрович Маковицкий в своем дневнике 1 июня 1906 г. отмечает, что „еврейская фабрика сигар просит позволения назвать сорт сигар именем Л. Н.“. Речь шла о письме Э. Розенталя из Нью-Йорка. Сведений об ответном письме в Америку Розенталю нет. Вероятнее всего, Толстой на это письмо не ответил. Удивляться не приходиться. Такое бывало, когда в Ясную присылали совершенно пустые, бессодержательные, или провокационные письма.
Вторая история относится к осени 1908 г., когда весь цивилизованный мир отмечал юбилей писателя. Откликнулись и работники питерской табачной фабрики „Оттоман“. К 80-летию Льва Николаевича они прислали поздравительное письмо и ящик папирос в красиво исполненных упаковках с его портретным изображением. В поздравительном письме сообщалось: „Не нам, обыкновенным людям, судить о Ваших трудах, признанных всем миром, и в течение долгих лет будивших народное сознание, восхищавших и убеленную сединами старость и пылкую юность. Мы только можем чувствовать сердцем всю ту правду жизни, всю глубину и мудрость, которыми блещут Ваши сочинения, и, чувствуя это, мы преклоняемся перед Вами как перед мировым гением“.
Но преподнося такой своеобразный подарок, и видимо понимая, что восьмидесятилетнему старцу папиросы не особенно нужны, они аккуратно оговаривались: „Это лучшее, чем может похвалиться наша фабрика“, „мы берем смелость... выпуская в продажу единственный раз папиросы с Вашим именем и Вашим портретом“. По тексту послания очевиден благожелательный контекст такого оригинального подарка. Толстой отнесся к нему снисходительно и, поблагодарив табачников, отослал папиросы обратно.
На поздравление Л. Н. Толстой ответил следующим образом:
Ясная Поляна. 3 сент. 1908 г.
„Получил ваше милое письмо и подарок. Очень сожалею, что не могу принять его, так с тех пор, как уже более 20 лет оставил куренье, как дело вредное, всегда предостерегал всех от этой дурной привычки и печатно и изустно. Пожалуйста, поверьте мне, что мой отказ принять подарок нисколько не уменьшает мою благодарность вам за ваши добрые чувства ко мне. Прекрасный присланный вами ящик, в который были положены коробки с папиросами, я оставлю у себя как память о вас, для размещения моих бумаг; самые же папиросы возвращаю назад. Одну коробку с папиросами жена моя взяла для помещения в музей, в который она собирает все относящиеся до меня предметы. Повторяю мою просьбу не принять это возвращение в дурную сторону“.
Подарочная коробка от папирос впоследствии использовалась для хранения Толстым бумаг, упаковка от папирос с портретом писателя сохранилась и находится в фондах Государственного музея Толстого».
