Спросили: - Насколько глубок раскол в среде современных отече | Здравые смыслы

Спросили:

- Насколько глубок раскол в среде современных отечественных писателей, и когда, при каких условиях он может быть предолён?

Ответил:

- Современная ситуация – продолжение давнего процесса, затрагивающего далеко не одну литературу — размежевания в среде русской интеллигенции. Общности, которую в марксистских терминах «класса» определить невозможно.

Вот вам две цитаты:

«Интеллигенция не есть социальный класс… — писал Николай Бердяев. — Интеллигенция была идеалистическим классом, классом людей, целиком увлеченных идеями и готовых во имя своих идей на тюрьму, не каторгу, на казнь».

Современный социолог Ольга Степанова так говорит о функционале «идеалистического класса»:

«Интеллигенция в России появилась как итог социально-религиозных исканий, как протест против ослабления связи видимой реальности с идеальным миром, который для части людей ощущался как ничуть не меньшая реальность. Она стремилась во что бы то ни стало избежать полного втягивания страны в зону абсолютного господства «золотого тельца», ведущего к отказу от духовных приоритетов».

Я, разумеется, очень условно и схематично, в применении к современной русской литературе, вижу ситуацию раскола так: именно патриотическое направление, на протяжении трех десятков последних лет, сохраняло традиции русской интеллигенции с ее подвижничеством, самопожертвованием и аскезой, в то время как писатели либерального крыла, на излете перестройки отошли от исторически сформировавшегося идеала и фактически возглавили общность, противостоящую интеллигенции в России — мещанство. Неудивительно, что вторая модель оказалась жизнеспособнее в чисто физиологическом, но никак не в идейном и политическом смысле.

Тем не менее, преодоление раскола мне представляется возможным, может, не в коммуникативном, а в историческом плане. Либералы и прогрессисты в лице собственного мозгового центра оказались в эмиграции, и это то ли четвертая, то ли уже пятая ее волна. Между тем, русская эмиграция в плане нематериальном, не постесняюсь даже сказать, духовном – создание особого культурного мифа, набора смыслов и символов. Эдакая гуманитарная лаборатория, которая со временем возвращается в метрополию, обогащая ее культурное поле.

Первая волна, послереволюционная – это белая даже не идея, а романтика, и – иссушающая, но очистительная тоска по родине; советская массовая культура с опозданием, но не без изящества освоила эти патриотические смыслы, еще влиятельнее была тенденция, получившая название «возвращенные имена».

Вторая волна – люто антисоветская (первая, кстати, если не в большинстве, то в солидной своей части антисоветской не была и вообще отличалась щедрым идейным разнообразием). Не случайно в разгар холодной войны против СССР люди ЦРУ и соприродных организаций охотней всего рекрутировали в консультанты и пропагандисты именно деятелей «власовской» эмиграции.

И большинство антисоветских скрижалей, тезисов, цифр, комментариев, легенд, с самой перестройки и до сих пор имеющих хождение и некритично подчас воспринимаемых, восходят именно ко второй эмиграции.

Третья, по издевательской самохарактеристике, «колбасная», в большинстве еврейская, тем не менее, собрала солидный пул художников, поссорившихся с Советской властью. Два нобелиата в качестве визитной карточки (притом что Солженицын идейно принадлежал скорее второй волне, а Бродский презирал Брайтон-бич и вполне настороженно относился к Израилю).

Пуританскую традицию взорвал панковский бунт enfant terrible Лимонова. Культовый автор, состоявшийся именно в эмиграции – Сергей Довлатов, сколько ни сочиняй ему задним числом доэмигрантскую литературную биографию.

Забавно, что в конечном итоге и метафизическом смысле вернулись все, и теперь язык не поворачивается назвать тех же Бродского и Солженицына «эмигрантами». Скорее эмиграция их может рассматриваться как расширение имперской экспансии.