«Стабильность курильщика», или вновь о «Чаде, который мы п | Zangaro Today
«Стабильность курильщика», или вновь о «Чаде, который мы потеряли».
Соглашусь с ув. Марком Шишкиным, что «стабильность» и «примирение» — важные столпы идеологии Деби, которая транслировалась и на внутреннюю, и на заграничную аудиторию. Но знаток совр. истории Чада Марьель Дебо правильно отмечает, что грань между «войной» и «миром» как «хаосом» и «стабильностью» в эпоху Деби была очень условна, в связи с чем она метко назвала этот режим «межвоенным». При нем открытое насилие десятков тысяч вооруженных людей было чуть закатано в залитый на нефтедоллары новый асфальт, а повстанческая активность — хотя до масштабного наступления 2009 г. Чад пережил без малого 20 вторжений — свелась к нескольким тысячам диссидентов в Ливии и Дарфуре.
Но это не отменяет структурной конфликтности режима, продолжившей многие практики Хабре — политич. убийства, похищения и расправы, запугивание, рэкет и репрессии были и остаются его неотъемлемой частью и стоили тысячи жизней в системе, где единственный способ заставить с тобой считаться — взять kalashinkof. Национальная конференция 1993 г. с пожеланиями перехода к правовому государству зависла в воздухе и сменилась авторитарной реставрацией, а активность «Боко харам» стала поводом для сворачивания всех разговоров об институциональном обновлении и реконфигурации межобщинных отношений. А секьюрикратия — «стабильность курильщика».
Клан, этнос и вера очень многое значат в Чаде, хотя это не этнократия, статус intouchables распространился не только на загава, а также часть арабов и тубу, а в вооруженной оппозиции и эмиграции — масса тубу и загава, и у каждого в расшир. семействе есть брат или кузен «по ту линию фронта». Но системная дискриминация выдавливала фульбе в ЦАР, арабов — в Дарфур; у сара, которым в этой системе досталась «песочница» из НПО и слабых сектантских партий, отжимались и облагались бизнесы, в межобщинных конфликтах в Бебеджа армия вставала на сторону скотоводов, а о глубине примирения говорят регулярные вспышки этнических бунтов и погромов.
Ненависть к загава в Нджамене дает о себе знать постоянно: что столкновения после футбольного матча в 2016 г., что погромы того же года, вспыхнувшие после того, как сыновья военного изнасиловали девушку, или прошлогодний инцидент, когда военный убил на автосервисе механика и был отпущен коллегами прямо на судебном заседании, что привело к осаде суда горожанами.
Далее — качество институтов (хотя все видно и по HDI). «Человек с ружьем» — по-прежнему единственный, с кем считаются, а тусума, военная форма — больше, чем форма, это — «дело загава» и тех, кому ее носить дозволено, и только она конвертируется в твердый экономический статус, а débrouillards, торговцы, контрабандисты и т.д., чья деятельность смягчала отсутствие вэлфера, стали первой жертвой консолидации активов после падения цен на нефть, когда семья ужесточила контроль над финансами и экспортно-импортными операциями.
Но у представителей государственной власти нет и не было даже монополии на насилие. Отличная иллюстрация — деятельность богобого (или каранг-каранг) на погранпереходе Нгели между Нджаменой и камерунским Куссери, через р. Шари, настоящий микрокосм Чада. Это — «самозванные» офицеры-таможенники, взимающие дань с водителей (размер зависит от связей и социального капитала: неприкасаемы только беременные, а с мототаксиста-кландо дерут три шкуры). Они и сами ввозят топливо и др. контрабанду на «Тойотах Камри», на задних сиденьях которых сидят «президентские сестры», сиречь жены экс-комбатантов и операторы контраб. потоков. Более того: Идрис Деби лично санкционировал, чтобы эти воор. люди, обычно ветераны, «кормились» с дорожных пошлин на блокпостах в качестве компенсации военных пенсий (кризис же на дворе!).
Сборы богобого шли, конечно, не в казну, а прямо к семье Деби, а оттуда — на оплату армии и лояльности Уэддеев, а не на финансирование и рефинансирование соц. инфраструктуры, и-за чего — и дороговизна жизни, и «мертвый» учебный год, и зияющие глазницы пустых госпиталей, и перебои с электроэнергий и т.д.
