О своих произведениях Екатерина: «Юрий Михайлович, раскройте т | Юрий Поляков

О своих произведениях
Екатерина: «Юрий Михайлович, раскройте тайну открытого финала вашей повести «Сто дней до приказа». Так чем же закончилась история?»

Юрий Поляков: «Я люблю открытые финалы, позволяющие читателю домыслить судьбу героя. Таковы концовки повести «ЧП районного масштаба» и романа «Замыслил я побег…», пьес «Одноклассница» и «Женщины без границ».  Открытые концовки вообще характерны для отечественной литературы.  Но со «Ста днями…» история особая, ведь повесть не печатали семь лет из-за того, что тема «неуставных отношений» в армии была закрыта, цензура пресекала малейший намек на «дедовщину» в рядах Вооруженных сил.  Моя повесть, написанная в 1980-м (через три года после моего возвращения из армии), ходила по редакциям, высоким кабинетам, в том числе Министерства обороны. Меня приглашали на беседы, хвалили за острое словцо, наблюдательность, соглашались с тем, что «неуставняк»  явление нетерпимое, что с ним борются, но пока «такое» печатать нельзя. Настоятельно советовали мне написать что-то в духе того, что называлось «воениздатовской литературой». В самом первом варианте повесть заканчивалась так: прибежав к железнодорожной насыпи, солдаты видят во рву Елина, не понимая – жив он или мертв. И, наконец, до них доходит, что жестокие игры в «дедов» и «салаг» могут закончиться трагедией, за которую сурово спросят со всех, и с офицеров, и с бойцов. Эта концовка не нравилась политработникам. Когда в 1987-м, после приземления Руста на Красной площади, были уволены «лучшим немцем» Горбачевым, по-моему и организовавшим это приземление, почти все начальники Советской Армии, Андрей Дементьев поставил повесть в 11-й номер журнала «Юность». Но меня попросили смягчить концовку, я пошел навстречу и по тактическим соображениям, и потому что не люблю убивать своих героев. В результате, бойцы обнаруживают, что измученный Елин просто спит «под насыпью, во рву некошеном». В авторском замысле от этого ничего не изменилось. С тех пор повесть, переизданная раз пятьдесят, выходит в двух вариантах – в первом, «открытом», который я восстановил позже, и во втором – «оптимистическом». Вероятно, Катя, вы прочли первоначальный вариант… Но надеюсь, вы не очень расстроитесь, если я вам сообщу: Елин остался жив и вернулся домой к маме и любимой девушке… Кстати, спустя много лет, встречаясь с читателями в Израиле, я с удивлением узнал, что многие из них восприняли в свое время мою повесть как протест против антисемитизма в Советской армии, ибо фамилия «Елин» была распространена среди евреев в СССР. Поверьте, эта аллюзия в авторский замысел не входила, так как мне во пору срочной службы столкнуться с юдофобией ни разу не пришлось, хотя евреи среди моих сослуживцев встречались».