А когда и это не помогло, меня повели к ведьме. Взяли в торб | Luxury Problems
А когда и это не помогло, меня повели к ведьме.
Взяли в торбу отрезы свинины, яйца, горилку, гривны.
Пошли вдоль леса, потом в овраг, к ставкам у садка, по меже огородов, мимо кукурузы и подсолнухов, и на другом конце житного поля уже показались Круглики.
Я спросил дедушку Цезаря, как ведьма научилась колдовать. Он ответил, что колдовства не бывает, но иногда бог даёт тебе дар и крепко за это спрашивает.
Знахарка жила в мазанке на окраине села: белёные глиняные стены, небольшие окна с четвертными рамами, шиферная крыша. За хатой начинался фруктовый сад. Во дворе, окружённом алычой и горихами, ходили куры и гуси, в хливу жевали яблоки и пережидали полуденный зной пришедшие с череды коровы. В поверьях ведьмы воруют у чужих коров молоко, но у неё своего девать было некуда.
Лицо женщины у хлива выглядело гладким, румяным и свежим, у зелёных глаз почти не было морщин, в русых волосах не серебрилась седина. Худая и стройная, ведьма казалась молодой женщиной. Только неторопливые движения и кисти рук — покрытые морщинами, с синими сосудами, проглядывавшими сквозь задубевшую кожу — выдавали в ней пожилого человека, привыкшего к тяжёлому труду.
Она не слышит, но понимает по губам, предупредил меня дедушка по-русски — и заговорил с ней на местной смеси украинского и польского.
Мы вошли в сени, в них пахло пылью и старой одеждой. По правую руку находилась тёмная кладовая с баняками, закрутками, мешками муки, жита, картопли и буряков. По левую, за белёной печью с лижком, была чистая комната. Окна украшали рушники с красными орнаментами. Вдоль стен стояли сундук, стол и лавки. Под потолком сушились травы и на полках громоздились горшки и стеклянные банки.
В дальнем углу комнаты висели иконы и стёршиеся от времени черно-белые фотографии — на одной из них юная девушка в окружении других женщин в косынках позировала на фоне трофейного немецкого мотоцикла. На соседнем кадре — она же, уже повзрослевшая, сидела с сыном на руках.
В пути дедушка рассказал мне её историю. Когда шептуха была маленькой польской девочкой, её родителей и братьев убили повстанцы, которые верили, что только так можно создать своё счастливое и свободное государство. Ей чудом удалось сбежать из родного села. После войны она наконец-то пошла в школу, после школы устроилась зоотехником в колгосп. Хотела семью, вышла замуж, но годами не могла родить, пока однажды на новом электрическом столбе у её хаты не свили гнездо аисты.
Ведьма посадила меня на лавку, поставила передо мной жестяную балию, налила в неё летней воды. Я стянул кеды с носками, и запахло гноем — большой палец на левой ноге выглядел как бесформенный разбухший кусок мяса. Знахарка омыла мои ноги в балии, опустила в воду пучок колосьев и начала молиться.
Её сын погиб случайно, когда они шли через поля на весиля в соседнее село. Внезапно обрушился ливень, ударила молния — мальчик погиб, а её чудом лишь обожгло.
На похоронах стояла оцепеневшая. Пыталась покончить с собой. Рассорилась с мужем и соседями. Потом безобидной юродивой, плохенькой, бродила по округе. Спустя месяцы как будто отгоревала и вернулась к работе.
Весной она впервые заговорила заболевшую худобу, а когда телята поправились — то ли от молитв, то ли от антибиотиков — по сельской раде зашептали, что она божий человек. К ней стали ходить за помощью, сперва тайно, потом почти не смущаясь, но она и не была против.
Ведьма молилась Марии и всем святым, совершала крестные знамения, окропляла колосьями мои ноги, призывала ангелов, била поклоны, снова вспоминала Марию — раз, другой, по кругу. В ритуале не было ничего зрелищного: знахарка проводила обряд так, словно взбивала в маснычке масло — уверенно, но рутинно и отстранённо, как будто давно набралась опыта в своём ремесле и устала от него. Она помогала людям уже три десятка лет; ей незачем было нравиться или производить впечатление.
И всё же в происходящем было что-то зловещее. Правая половина лица женщины была неподвижна, а левую от чтения молитв пронзали судороги, рисуя то гримасу исступления, то обреченности. Богу взрослых был сладок вид искалеченного им человека.
