А помните вот это ветхозаветное «сколько на ёлочке шариков цве | Soba4ki

А помните вот это ветхозаветное «сколько на ёлочке шариков цветных, розовых пряников, шишек золотых». Помните? Так вот, эти чёртовы розовые пряники — они мне пол-детства не давали покоя! Ну просто обычные пряники я не любил особо. Советский пряник был вообще лакомством суровым, аскетичным, и ему надлежало быть обязательно тёртым, старым, щедро облепленным табачными крошками и какими-то ворсинками, ибо извлекался он зачастую из кармана пинжака какого-нибудь деревенского дяди или из не менее ортодоксальных закромов очередной двоюродной бабки в качестве восхитительного дара мальчонке, который нужно было с благоговением принять и тут же, ломая жвала, сгрызть, на радость дарящему.
Ну и конечно, пряник должен был быть гранитным. Они в советских магазинах продавались вразвес, без всякой упаковки, просто лежали в открытом картонном ящике и оттуда их тётя-продавец насыпала в, как бы сейчас сказали модники, пакет из крафт-бумаги большим алюминиевым совком, и с грохотом кидала на весы.
«Об дорогу не расшибёшь» — говаривала об них моя бабушка, и я очень хорошо представлял её, стоящую ночью на пустом степном шоссе, под страшно-звёздным небом, пытающуюся расшибить проклятый пряник об остывающий асфальт и мне всегда неизменно становилось как-то неуютно.
И не знаю как вам, а для меня пряник в детстве был какой-то недосладостью. Сродни карамелькам «подушечки», которые слипались в омерзительную и неизученную форму жизни, и хотя и были лучше, чем унылый суп и каша, но за полноценные улыбки бытия не засчитывались.
А вот розовые пряники, воспетые ритуальной песней ходунов вокруг мёртвого дерева, будоражили мой, не особо искушённый тогда ещё мозг неведомыми горизонтами недоступных наслаждений. Розовый пряник, да ещё и прямо с ёлки, он должен, просто обязан был быть невероятным и восхитительным. Но в продаже их не было. Были пряники белые, ну иногда ещё коричневые, что как бы намекало на то, что они ещё печальнее, хотя и заверяли о некой своей шоколадной составляющей.
И вот однажды, будучи в гостях я увидел эти самые розовые пряники! Настоящие! Они лежали в какой-то вазочке, и один был разломлен, и вот на этом самом разломе он был бледновато-розового цвета! Уж не знаю, с ёлки их нарвали хозяева или ещё каким колдовством добыли, но они были и были они — настоящие!
Я весь вечер, а был какой-то взрослый праздник, волновался и переживал, а подадут ли пряники. А все эти взрослые праздники, на которых ты присутствуешь в детстве — они невыносимо утомительны же. Пьют вонючую водку. Женщины охают и зажимают носы, говорят, что им лучше красненького пусть нальют, мужчины хохочут и подмигивают, наливают, говорят, держа рюмку в руке, какие-то несусветные глупости, желают здоровья всем присутствующим, а один, лысоватый и в больших усах, очень долго рассказывает, как высоко-высоко в горах, и дальше как-то всё путано про отца и трёх сыновей, которые все себя в общем то достаточно нелогично ведут, но слушающим нравится и они за это выпивают и потом какое-то время зачем-то все говорят с акцентом как у продавцов с Крытого рынка. И им всем смешно, а тебе вообще не смешно. И ты сидишь и ждёшь когда же будет торт. А его всё нет и нет, потому что ещё какой-то дядя в очках тоже вспомнил одну красивую историю и теперь, запинаясь и сбиваясь то и дело, рассказывает её, но его мало слушают, а лысый усач поглядывает, на него как фаянсовый Мефистофель (ну помните такие были то ли кружки, то ли трубки, голова лукавого чёрта, а сзади у него какой-то чайный носик) и все уже говорят о своём, но всё равно выпивают. И тётя Валя бегает и поминутно орёт — а горячее-то, горячее подавать?!