И вновь к разговору о том, почему наше литературное поле, осво | Якеменко
И вновь к разговору о том, почему наше литературное поле, освободившись от тяжелого наследия тусовочного либерализма, так и не породило (и, что важно, не породит) ничего адекватного. А напротив – выглядит гораздо хуже, чем было при либералах. Век Просвещения в очередной раз отодвинули до линии горизонта усилиями пьяных литподмастерий, околачивающихся по рюмочным и подвалам-бункерам – местам, где, очевидно, созданы максимальные условия для расцвета творческих способностей.
В течение довольно продолжительного времени мы слышали о том, что литературное поле засижено либералами и постмодернистскими графоманами (что одно и то же) и либеральная цензура не пропускает настоящих творцов, талантливых и даровитых. Тут мы видим сильное сходство с процессами позднего СССР, когда многие советские писатели, поэты, режиссеры типа Рязанова или Евтушенко, жаловались на цензуру и несвободу, которые стесняют их творческие возможности. Примечательно, что и советские деятели и нынешние ухитрялись и ухитряются получать от враждебной им власти и зарплаты и премии и награды и звания, ездят за границу, выступают и публикуются. И все это под крики о запретах их «творчества».
При этом обличительная риторика намекала на то, что те имена, что мы видим – лишь островки и когда схлынет мутная водица, откроется яркое поле небывалых талантов. И вот водица схлынула. Но ничего подобного не случилось. Творческий потенциал освобожденных от оков либеральной буржуазии литературных пролетариев оказался удивительно скудным. В авангарде оказались отнюдь не исполины духа, яркие, талантливые, свободные, способные, а агрессивные, бескультурные, необразованные, неврастеничные и претенциозные посредственности, несущие на себе каинову печать тех самых либеральных традиций, что не удивительно. Львиной их доле либералы годами позволяли почитать рядом с ними стишки или писали на них снисходительные рецензии, как тот же Быков, породивший две трети современной «патриотической» литературы. Оказалось, что просидев всю жизнь на литературных задворках, они впитали убеждение, что эти задворки и есть весь мир, наполненный уродами – грязными, пьяными, блюющими, ширяющимися и матерящимися.
Завсегдатай отхожих мест, тупой дегенерат стал главным героем «новой литературы». (Именно поэтому они никак не могут описать сегодняшнего фронтового героя). Это стало возможным благодаря полной атрофии чувства формы, стиля, литературного этикета и, что самое главное, нравственной, культурной самодисциплины. Оказалось, что это очень выгодно - упреки в непристойности, бездарности, графомании для них отныне не просто пустой звук, но наоборот, они активно превращают это в достоинство. При этом, как и либералы, не допуская мысли, что их творения могут кому-то не нравиться. Покупать, читать и восхищаться – вот принцип, безапеляционно предлагаемый ими обществу.
При этом нельзя не заметить существенный момент. Как либералы любое выступление против себя атрибутировали как выступление против демократии и свободы в целом (а это, как вы понимаете, уже не спор двух субъектов, а не много ни мало попытка пошатнуть устои государства), так и эти любую попытку критики воспринимают как нападки на подвиги солдат на фронте, ловко защищая свой фанерный патриотизм чужим подлинным патриотизмом. Они считают себя адвокатами и полномочными представителями фронта, хотя с ними никто об этом не договаривался, но главная цель достигается. Когда на какой-то площадке не дают кому то из них выступить, то площадку обвиняют в непатриотизме, склонности к либерализму и в подкопе под алтарь, хотя речь идет всего-навсего о дерьмовом качестве графоманских текстов, которые предполагается произнести публично, на что хозяева площадок не согласны. Так же они разделываются и с любыми критиками. Вспомним критика Чирву из Толстовского «Хождения по мукам». Он всего лишь призвал уважать печатное слово, на что графоманы из “Блюда богов” обозвали его сволочью и дискуссия на этом и кончилась.
Окончание следует.
