На большую аудиторию говорить сейчас очень сложно. Что не скаж | А оно мне надо?

На большую аудиторию говорить сейчас очень сложно. Что не скажешь — для кого-то это всё равно будет болезненным.

Говоришь «Какой ужас», найдется и тот, кто скажет «Зачем вы нагнетаете? У нас всё хорошо».
Когда говоришь о том, как в себе сохранять спокойствие, кто-то отвечает «Как вы можете об этом говорить, когда нас обстреливают».

Есть люди, которые сейчас находятся в непосредственной опасности и это отдельная история.

Есть и те, кому физически ничего не угрожает. Но их чувства и мысли сейчас с теми, первыми. Хочется их как-то защитить и помочь, но непонятно как. Хочется хотя бы поддержать, потому что это даже невозможно сейчас представить, через что приходится проходить людям. Чувство беспомощности накрывает.

Есть те, кто в ужасе, в шоке с первых же минут в первую очередь по этическим соображениям. То, что происходит, — чудовищно. С происходящим невозможно согласиться, с этим невозможно смириться. Часто тут есть сочувствие к каким-то конкретным людям, конкретным друзьям, родственникам, знакомым, которые находятся в зоне военных действий. А ещё есть понимание того, чем всё обернётся для нас, для россиян. Это люди, которые с первых же минут поняли, что это конец всей нашей прежней жизни.

Рано или поздно понимание приходит практически ко всем.

Оно приходит тем быстрее, чем больше у человека есть ориентации в ситуации. Кто-то жил всё это время «в домике», не интересовался политикой и ему нужно больше времени, чтобы «дошло».

А кто-то и вообще не хочет ничего слышать. Многие сейчас жалуются, что невозможно разговаривать с близкими, особенно с людьми старшего поколения, которые на все попытки сказать, что происходит, говорят: «Не надо меня расстраивать», в телевизоре говорят, что всё хорошо, все идёт по плану.

Есть ещё группа людей, я думаю, что это большинство, которая сейчас всё ещё в отрицании и пытается держаться за иллюзию, что ничего страшного не произошло. Без Кока-Колы мы проживем, а все остальное не важно. С одной стороны им тревожно, но, с другой стороны, знают же наверху, что делают. Разрулят. «Знаем, плавали в 90-е, пережили 2008, ниче страшного, переживём и это».

Проблема в том, что отрицание — это анестезия. И как у любой анестезии, у него есть цена.