Когда собираешься ехать в Москву, то вспоминаешь, что внутри у | вместо селфи

Когда собираешься ехать в Москву, то вспоминаешь, что внутри у тебя дыра. Самое страшное — в эту дыру нужно прыгнуть самому.

Я пишу этот текст в самолетах и в такси, но на самом деле больше рассказываю себе, почему я не хочу его писать. Я говорю, что у меня нет сил и я не хочу в это проваливаться. Я думаю, что те, кто не уезжал из России, не смогут понять, как бы я ни старалась. Но одни и те же мысли все равно возвращаются, и с каждой поездкой я хороню их внутри, чтобы при покупке билетов вспомнить — они никуда не исчезли, а просто углубили мою дыру.

Приезжая, я лежу лицом в подушку и спрашиваю: «Ведь так будет всегда, да?».

Люди обожают описывать отношения со странами как любовные отношения. Они говорят, что Россия это твой токсичный бывший — просто прими это. Я не согласна. Я не собираюсь прощаться ни со страной, ни с людьми, которые там живут. Но примирить это всё у меня тоже не получается.

В приземляющемся самолете мне приходит в голову другая метафора. Россия это как наркотический трип. Тебе надо расслабиться и принять его, чтобы не было плохо. Тебе надо впустить его в себя. Но как дать ему быть, если переход границы возвращает в жизнь прошлую тебя — а ты уже проделала какой-то путь?

Ты не знаешь, как новой тебе существовать в этой России, от которой издалека тебя тошнит, в которой происходят вещи, которые тебя пугают и совсем тебе не подходят. Оказываясь внутри, ты потихонечку вспоминаешь, как тут можно жить и что тут можно любить. Ужас от происходящего на автомате начинает отъезжать на второй план — ты ещё помнишь, как это делается; ты ещё знаешь, как оказаться в своем мире.

Я никак не могу объединить две свои жизни в одну. В России — Израиль кажется сном, который стремительно растворяется. В Израиле — Россия кажется параллельной реальностью. Я пытаюсь удержать их как на старых весах, две части на одном уровне, и это требует огромных усилий. Я все время напрягаюсь, чтобы не обидеть ни одну, не предпочесть ни одну. Я пытаюсь заставить их существовать во мне одновременно, а на деле получается, что в России не могу веселиться, как будто предавая свою израильскую жизнь; в Израиле не могу решить, что мне все равно на российские дела.

Вечером перед отлётом на занятии гагой я думаю: «Как в одном мире может существовать гага и Путин?». Гага это танцевальный язык современного израильского балета Бат Шева. В гаге нет общих движений и нет правил, кроме одного — танцевать с открытыми глазами. Гага это способ выразить эмоции телом, не обращая внимание на красоту, и поэтому в зале нет зеркал. Как может существовать гага и Россия?

Как могу существовать я из прошлого и я из настоящего одновременно? Заходя в аэропорт, я чувствую себя так, как будто возвращаюсь на десять месяцев или на год назад — во время предыдущих поездок, а потом и во время жизни в России. Моя жизнь в Израиле идет в другом измерении, которое сюда не вписывается. И все скрежещет, когда два мира сшибаются. Живя за границей, очень быстро начинаешь чувствовать себя иностранцем, но в этой идентичности даже комфортнее, чем быть вроде своим, но уже чужим. Как это?

Это происходит неожиданно: ты чувствуешь себя как будто никуда не уезжал, а потом спотыкаешься об отсутствие кнопки 0 в лифте. На выходных в другом городе тебя спрашивают «а когда домой?» — и ты отвечаешь про самолет в Тель-Авив, хотя спрашивают про Москву. Ты по привычке мечтаешь о планах на две недели вперед, а потом натыкаешься на стену. Тебя здесь уже не будет. Ты уже не здесь. И ты не можешь вести себя так, как будто всё ещё здесь живешь.

Нельзя упускать ни минуты, надо увидеться со всеми. Больше всего ты не хочешь, чтобы к тебе относились как к гастролирующей звезде, отодвигали ради тебя свои планы, представляли тебя как подругу из Израиля, тебе хочется чувства обычности; но одновременно вписываешься в эту роль, потому что иначе не успеть.