Про мемуары Сергея Степашина. Степашин всегда сочетал высокий | Как бы Mikhail Vinogradov

Про мемуары Сергея Степашина.
Степашин всегда сочетал высокий статус и малозаметность. Не думаю, что – результат того, что его зажимали или что он, наоборот, стремился не бросаться в глаза. Просто это его такое свойство. В российской политике Степашин был своего рода доктором Ватсоном. С одной стороны, военно-силовая карьера, явная ценность для него офицерского (и слегка политработниковского) самоощущение. С другой – постоянное попадание в тень более масштабных или просто умеющих подать себя персон и событий.
Мемуары получились неплохие. А с учетом того, что мемуаров сейчас никто не публикует, ценные и даже хорошие. Как и в книге Шойгу, много и эмоционально про 80-е и 90-е, более скучно и фрмально про нулевые и почти ничего про десятые плюс. Вызывает симпатию там, где и правда был симпатичен. И двойственно и противоречиво – там, где его роль и правда выглядела не ахтив – вроде Буденновска, где в целом здравомыслящий и разумный автор вдруг кровожадно переводит все стрелки на Черномырдина.
Приведу самые заметные цитаты (в дополнение к тем, что уже постил). Про некоторые даже не угадаешь, специально они вставлены стремившимся актуализировать себя автором или просто внезапно оказались резонансными и масштабным в послефевральских реалиях.
«Потом фамилия Путина всплыла в связи с так называемым докладом Салье. У меня были хорошие отношения с Салье, она написала мне письмо с просьбой проверить через своих сотрудников факты, изложенные в докладе. Я поручил это Николаю Патрушеву – он к тому времени уже возглавлял департамент экономической безопасности».
(…) А с Янаевым вышла такая история. На саммите «Большой восьмерки» в 1999 году, куда я приехал как премьер министр, ко мне подошли канцлер Германии Герхард Шрёдер и Массимо д’Алема, премьер министр Италии. Шрёдер говорит: «Сергей, а как там Геннадий?» – «Какой Геннадий?» – «Янаев». – «А тебе он зачем?» – «Да хороший мужик». Оказывается, и Шрёдер, и д’Алема дружили когда то с Янаевым, вместе водку пили, когда он руководил комитетом молодежных организаций – КМО. Я говорю: «Какой хороший мужик? Ты знаешь, что он ГКЧП у нас возглавлял?» – «Да ладно тебе, узнай, как он сейчас», – попросил Шрёдер.
(…) Для меня, как и для Голушко, пальба из танков была полной неожиданностью. Сижу на Лубянке, мне докладывают: «Танки приехали». Включаю CNN – ужас!
(…) Местные чекисты тут же доложили мне о произошедшем в Буденновске. Я был на Лубянке. Позвонил Ерину. Он говорит: «Да ладно, наши местные ребята справятся, ничего». Мне так не казалось, о чем я ему сразу прямо и сказал: «Нет, Витя, не справятся, по моему, там совсем херовенько».
(…) Самое страшное, что я видел в Грозном, – это русские люди, которые вышли нам навстречу с белыми флагами. Стыд же какой… Они не помощи от нас ждали, а шли сдаваться в плен. Никогда не смогу этого забыть.
(…) В эти первые два месяца войны было много необъяснимого. Почему военные так и не смогли взять Грозный в кольцо? Почему российская авиация успешно уничтожала спальные районы Грозного, где жили преимущественно русские, а поселок Катаяма, где находился дом Дудаева, стоял целехонький? Вопросов было слишком много – а ответов на них нет до сих пор.
(…) Позвонил Путину, тогда это было просто, подъехал к нему на дачу, в Барвиху 3, чая попили.
(…) В Москву тогда приехал Ахмат Хаджи Кадыров. Он ко мне относился с уважением. Наверное, потому, что чеченцы меня, несмотря на все старания, во время войны так и не убили.
(…) После отставки, а это было незадолго до Майдана, меня позвал к себе Путин: «Поедешь послом в Киев?» Задача была поддержать тогдашнего президента Украины Виктора Януковича и помочь ему удержаться у власти. Я отказался. У меня было много знакомых в Украине, причем с разных сторон. И я прекрасно понимал, что ставка на Януковича – это ошибка. Никакими деньгами его у власти не удержать. Поэтому и отказался. С тех пор мы с Путиным с глазу на глаз не встречались. Только на приемах и официальных мероприятиях.