Получи случайную криптовалюту за регистрацию!

Закончил читать монографию доброго русского историка Дмитрия | Васильев Одесский

Закончил читать монографию доброго русского историка Дмитрия Степанова «Русь, Малая Русь, Украина. Этническое и религиозное в сознании населения украинских земель эпохи Руины» и записал с ним интервью (ссылку выложу чуть позже).

Это замечательная книга о русской раннемодерной идентичности, в центре внимания которой самосознание военной и религиозной элиты Киевской и окрестных земель после восстания Богдана Хмельницкого. Я уже публиковал тут несколько отрывков, и буду писать еще, а сейчас хотел бы поделиться одной мыслью, которая появилась у меня по прочтении.

Степенов показывает, что элементы модерной национальной или «протонациональной» идентичности первоначально сформировались именно у элит Малой Руси. С одной стороны, это объясняется интеллектуальным влиянием Польши, в которой национальный дискурс был в тот момент более развит. Но это скорее объясняет те формы, в которые киевские интеллектуалы и казацкие вожди облекали свою потребность именно в национальной самоидентификации. Но откуда возникла сама потребность?

Дело в том, что возникла она не от хорошей жизни. У русских в Москве существовали устойчивые, сформировавшиеся еще в средневековье институты – монархическая власть (пережившая кризис в Смуту, но преодолевшая его) и церковь. Причем после падения Константинополя и освобождения от Орды оба эти института добились суверенного статуса. В Москве были самодержаный царь и автокефальный патриарх.

Для любого русского человека, испытывавшего потребность в самоидентификации было достаточно того, что он подданный русского царя и прихожанин русской церкви.

В это же самое время у русского в Киеве всё было существенно сложнее. Да, он был подданным короля, но сам этот король был инославным, никак не связанный с прежней киевской династией, да и сами польские короли, как известно, обладали весьма ограниченным суверенитетом. Этот суверенитет был ограничен сословными представительскими органами, но туда православной элите путь был жестко ограничен. Киевская же митрополия была фактически уничтожена после Брестской унии, и потом долго и тяжело восстанавливалась. Да и существовала она в составе греческого Константинопольского патриархата, контролировавшегося турками.

Все эти многочисленные оговорки не позволяли русскому православному человеку в Киеве и окрестностях просто идентифицировать себя с монархом и церковью, создавали определенный вакуум, для заполнения которого и понадобились поиски национального.

Таким образом более выраженная национальная идентичность была не показателем какого-то более высокого уровня общественного развития, а лишь следствием неблагоприятных политических обстоятельств. Когда эти обстоятельства утратили свою актуальность никакой «более русской» или «более национальной» идентичности в Киеве не наблюдалось.