Вы все живёте неправильно

2020-11-18 09:55:54 Думаю, легко поймёте, кто здесь Леся Лаврова Открыть/Комментировать

2020-11-18 09:54:34 Оля Клюкина, Антон, Надя Щинова, гаражи за моей спиной - мой любимый двор на Фрунзе 62 Открыть/Комментировать

2020-11-18 09:44:42 любишь ты её
А обо мне не вспоминаешь»

Другая - это Оля Клюкина, конечно. У нас с Антоном даже была подвеска с двумя половинками сердца. Кажется, я психанула и выбросила свою часть, когда поняла, что у них есть какие-то общие секретики.

Нет, мы не договаривались о том, что мы вместе. Не было даже такого понятия тогда у нас. Мы все были вместе, просто когда мы вдвоем были ближе - это чувствовалось, а потом вдруг эта ниточка порвалась, и мне стало очень больно.

Антон многое мне открывал. Кажется, это он рассказал мне, что на «Плите» собираются неформалы - и что-то в этом меня очень задело. Мне так захотелось стать частью этой тусовки «не таких, как все», что в один день я пришла из школы, закинула рюкзак в ящик для картофеля, который стоял у нас в подъезде, взяла проездной и отправилась на трамвайную остановку. Открыть/Комментировать

2020-11-18 09:44:18 делать все это - мне хотелось впечатлить его, но это было не минутное желание, оно как будто стало частью меня, оно трансформировало меня на клеточном уровне. Я хотела стать тем человеком, в которого я бы влюбилась, будь я Антоном. Я пыталась смотреть на себя его глазами и оценивала очень строго, но по сути дела это было когнитивным искажением - я додумывала его требования, пропуская их через призму своих идеалов, взятых из книг и моего внутреннего мира. Я представляла, какой я должна быть, и мне очень нравилась эта картинка - но без Антона у меня бы не было желания стать кем-то более сильным и интересным.

В тот момент я первый раз ощутила то, чем я отличаюсь от других. Мне было больно и невыносимо в какие-то моменты, но это чувство так же было и моей суперсилой. Используя его, как топливо, я могла сделать всё, что я хочу.

Реальный Антон не искал никакой глубины, мне кажется у него вообще не было никаких ожиданий. Он купался в девчачей любви и плыл по течению своей жизни зная, как он чертовски хорош. А для меня он стал первым учителем, даже особо не принимая участия в этом процессе обучения.

Я постепенно осознавала, что это - романтическое чувство, о котором говорят взрослые и пишут в книгах, и теперь я пыталась нащупать его границы. Было понятно, что есть любовь, но я не могла осознать суть просиходящего во всей ее глубине. Я как будто оказалась на опушке леса, и я не знала, на сколько километров он тянется, как высоки деревья. Я могла оглядется, примерно понимала, как я здесь оказалась, но совершенно не имела понятия - куда двигаться? Что меня ждет? Как я выберусь отсюда?

Любовь была безвыходным местом, в которое меня поместили обстоятельства. В один день я обнаружила в центре своей груди окончательно оформившееся физическое ощущение, которое не оставляло меня ни на минуту. Как будто это был тот огромный каменный шар, раздавивший меня в одном из моих снов-на-яву, только он теперь был во мне. Этот шар окатывался горячей лавой, падал вниз, как на американских горках - я понимала, что это чувство связано с Антоном, но не было совершенно никакого понимания, что с этим делать дальше. Мне так хотелось вытащить из себя этот ком, мне хотелось понять - это все так чувствуют? Это чувство может быть «счастливым»? Это что - навсегда? Что я могу сделать, чтобы мне стало хоть немного полегче?

Я знала, что я люблю всех своих друзей, играть с ними в казаки-разбойники, прыгать на резиночках - но без Антона все это было на 2 из 10, а с ним - просто космос. Я смотрела на него, как на сияющее неземное существо в декорациях реальности. Для меня он как будто отделялся от фона, живя сразу в нескольких измерениях. Встреча с ним и любое взаимодействие помогало мне не чувстовать острую боль, но чувство все равно было таким огромным, что не вписывалось в рамки доступных мне действий, и я просто ходила, а за мной по двору ходил смерч - он начинался в точке между моих лопаток и уходил в стратосферу, заканчиваясь там чёрной дырой, и это бесконечное сосущее чувство в гуди не давало мне покоя долгие месяцы.

Когда мы начали всей компанией играть в «бутылочку», это было сплошным издевательством: со Стасиком с пятого этажа, понятное дело, никто не целовался - он был младше и какой-то слюнявый. Девочка с девочкой - это бе, оставался только Антон. И мне кажется, с ним были готовы целоваться только я и еще одна Оля, которая Клюкина, а когда бутылочка указывала на другие варианты, мы просто пропускали ход.

Как целоваться - это нам объяснила Алла, старшая сестра Антона. Она сказала: «Один человек засасывает нижнюю губу, а другой - верхнюю», это называлось «взасос». Потом, уже в процессе практики, мы поняли, что это как-то странно, и не стоит этим ограничиваться. Вообще, я помню те вечера на двух скамейках, которые стояли друг напротив друга, они были самыми счастливыми. Мне казалось, что все хорошо. Но потом что-то изменилось, и я не могла понять, что именно.

Я до сих пор не могу забыть первое четверостишье первого грустного стихотворения о любви, которое я написала во втором классе:

«И вот, уже другую ты
В подъезде прижимаешь
Целуешь, Открыть/Комментировать

2020-11-18 09:44:18 ю чего-то»

Мой двор спасал меня от школы, где я чувствовала себя лишней, бесполезной и серой. Были какие-то проблески радости, например, моя подруга Леся Лаврова. Она была невероятна начитанной, умной, учителя ее обожали. Папа ее был то ли остеопатом, то ли ортопедом. Короче, как-то раз он провел осмотр всем детям, и мне назначили ошейник и еще - ходить к нему, чтобы он брал меня за голову и резко поворачивал ее до щелчка. Мне хотелось умереть каждый раз, когда меня вели на эту экзекуцию, а ошейник я ненавидела, как мало что в моей жизни. До сих пор не разрешаю никому вправлять мне шею.

Раз уж зашла речь о моем здоровье, то с самого младенчества как-то повелось меня лечить. Я читала дневники моей мамы о моем первом годе, там были и антибиотики, и еще какие-то странные препараты - причем, все это было скорее «перебдеть, чем недобдеть», с этим же были связаны и насильные кормления, и сворачивания шеи - потому что за исключением приступов панкреатита, я чувствовала себя отлично и считала все эти действия чистым издевательством.

Леся была вся про фантазию, корабли и космические приключения. На расстоянии трех парт в другую сторону был совсем другой мир: заграничные поездки, дорогая одежда, недоступные большинству развлечения. Первый мир был мне понятен и знаком, хотя у меня уже тогда присутствовала здоровая доля скепсиса: если ты будешь так яростно отдаваться фантазийному миру и летать по коридору с криками «Я мудрая сова» - на тебя явно будут смотреть косо те, кто уже готов попрощаться со своим детством и шагнуть в манящую взрослую жизнь. Я помню, как была у Леси на дне рождения - куча конкурсов, какие-то интересные квесты, задания - почему-то рядом с ней я чувствовала себя ужасно тупой. Потом ей запретили со мной общаться, и она перестала. Или она так просто сказала.

Вообще, у меня всегда было ощущение, что Im a bad guy, но я не всегда понимала, с чем это конкретно связано. Возможно, я воспроизводила грубый солдатский юмор моего папы, расово нетолерантные выпады моей бабушки, выученные мной матерные слова, и этот коктейль делал меня монстром в глазах взрослых, которые могли случайно подслушать все это из-за угла, как это обычно делают взрослые.

Точно помню момент, когда у меня случились первые «разборки». Я не помню, что мы не поделили, но я стучалась в дверь Оли Клюкиной с пятого этожа ногами, вызывая ее матом на дуэль. Я чувствовала себя разъяренным властным монстром и очень нравилась себе. Я была духом времени и духом всего, что окружало нас во вторую половину девяностых: сейф-двери, двойные двери, решетки на окнах - от таких, какой я была в тот момент, люди защищались этим грубо свареным металлом. И этот металл давал мне возможность выпустить пар, вложив все силы и ярость. Если бы она мне открыла - что бы я делала? Скорее всего, я бы оказалась в тупике, потому что бить Олю я не собиралась. В те годы я, кажется, еще не дралась. Только с братом.

Вечером к моим родителям пришла делегация. Мама Оли с надрывом говорила о ситуации, и я запомнила фразу:

- Я даже представить не могу.. А что если бы она открыла? А если бы у нее сердце остановилось от страха? У нее же больное сердце!! А что было бы, если я возвращаюсь домой, открываю дверь, А ТАМ ОНА ЛЕЖИТ В КОРИДОРЕ.

Я подумала: ну офигеть drama queen, с чего бы она там лежала? Ну попугала я ее, странно представить, что ее это настолько напугало. Сидела там, хихикала. Да я ее худее в два раза..

Тем не менее куча взрослых довела меня до слез, не оставив ни следа от моего бандитского гонора. Я извинялась, и послевкусие стыда я помню до сих пор.

Возможно, эта разборка тоже была из-за Антона. Да, камень всех преткновений - это однозначно был он. Причем сам он был очень спокойным, уже лет в 10 знал, что станет стоматологом. И действительно, стал.

Он был старше меня на год, и внешне мы были чем-то похожи. Мне казалось, что я - такой «свой парень», а другие девочки - слишком «девочки». В его присутствии я лучше всех играла в пионербол, смелее всех прыгала через гаражи и бетонные плиты - было ужасно страшно, и адреналин ошпаривал меня изнутри, но я не могла не Открыть/Комментировать

2020-11-18 09:44:18 Каждый день я собирала подруг, спускаясь с девятого этажа на первый, а потом мы вместе заходили за Антоном, или кричали его из окна. Я так любила запах стирального порошка, которым его мама стирала вещи. Казалось, что из открытой двери в подъезд исходит прохлада, смешанная с этим запахом - и у меня кружилась голова, так хотелось нырнуть в эту квартиру, в эти светлые легкие текстуры, гладить этого бежевого коккер-спаниеля, и чтобы все это никогда не заканчивалось.

В какой-то момент (мне было лет 7 или 8 я узнала, что существует мат. У нас во дворе иногда появлялись «старшаки» - сколько им было? 13?15? Тогда дети были очень взрослыми.

- ПИЗДА!

Я услышала такое странное слово и поинтересовалась у кого-то из подростков: - А что это?

- Это между глаз! - посмеялся парень в ответ.
- тут? - поставила я палец на межбровье.
- НА МЕТР НИЖЕ

Я примерно знала, что метр - это…. Палец завис в воздухе, и я все поняла.

Слово «ХУЙ» я прочитала вслух на заборе, когда бабушка вела меня с остановки домой. Она объяснила мне достаточно споконо и подробно, что это такое. Чуть позже я узнала, прекрасные обзывательства «Гондон», «Пидорас» и «Хуйло» - особенно, мне нравилось первое. Оно отлично рифмовалось с именем моего прекрасного соседа.

Я помню, как весело мне было бегать по двору и материться по поводу и без. Я понимала, что слова - плохие, но при этом было такое пьянящее чувство безнаказанности, казалось, что никто не может мне помешать. Мы с подружками водили хоровод под окнами Антона, громко крича хором: «Антон - гондон! Антон - пидорас!», это казалось очень веселым и органичным, хоть и не нравилось Антону и его родителям.

А потом о моем лексиконе и лингвистических развлечениях узнал папа. О, как я получила. Но самым страшным наказанием для меня было не физическое. Хуже всего был домашний арест, и папа это знал.

Сидеть дома для меня было пыткой. Кажется, что этот вид наказания появился в моей жизни только когда мы переехали на Фрунзе. Мое первое появление во дворе, первое в моей жизни ощущение важности происходящего здесь, что-то такое моё-моё, и сразу же - страх это потерять, постоянный риск сделать что-то не так и лишиться самого важного в моей жизни.

Этот страх - очень важный элемент внутреннего мира в тот период. Мне казалось, что я всегда хожу по тонкому льду. Наказание могло случится со мной в любую минуту, сначала это были серьезные проступки, потом - вообще любые. Когда потеряла ключ. Когда что-то приврала по поводу уборки. Когда опоздала на десять минут. Домашние аресты сыпались на меня градом, а отбывание наказания становилось серьезным процессом.

Я смотрела на знакомые макушки моих друзей, и мне хотелось вырвать сердце из груди. Я сидела на столе, прислонившись лбом к стеклу - это был мой наблюдательный пункт. Было видно не все, но я ловила стайку бегающих друзей глазами и радовалась, когда они достаточно долго были в поле моего зрения.

Я могла видеть их ближе, когда шла с папой от машины мимо них. - Можно мне поздороваться? - и эти две минуты разговора становились для меня самым ярким событием дня.

Дома я ныряла в свои книги, в те миры, с которых я начала эту книгу. «Та сторона где ветер», «Мальчик со шпагой» - я представляла этих белобрысых мальчиков, худеньких и загорелых. Все они были немного похожи на Антона.

Может быть из тех времен идет мое вечное FOMO - ощущение, что жизнь проходит мимо, что происходит что-то важное, а я не могу к этому прикоснуться. Эти сильные чувства заставили меня писать. Мои первые дневники, первые стихи - я металась в своей комнате, как дикое животное в клетке, особенно, когда заканчивалась очередная книга, а я не могла найти в себе силы нырнуть в новую - мне надо было найти способ проживать свои чувства, и я начала писать.

Мне нравилось переделывать песни, мои слова так легко ложились на знакомые мелодии, и мне приятно было петь их. До сих пор помню одну из первых таких песен, на мелодию «Иванушек Интернейшнл» - «Тоже является частью вселенной»

«Бледный Антон с холодным лицом
Дым от машины Тойота
И та, что согласна выйти со мной
Тоже является часть Открыть/Комментировать