Мои друзья сегодня написали, что разводятся. Я помню, как это | Вы все живёте неправильно

Мои друзья сегодня написали, что разводятся. Я помню, как это больно и тяжело. Сходила, нашла свой текст, перечитала. Пусть и здесь полежит.

—————

Нотариус сухим голосом читает текст, про какие-то там кадастровые записи, номера договора, даты регистрации. Я не слышу цифры. Я вижу другое. Как эти двое ребят были готовы жить в съемной квартире с малышом. Вообще были ко всему готовы. Только к одному не были готовы, что это закончится так.

Слезы начинают сначала щипать нос, а потом начинают течь. Я держусь чтобы не шмыгнуть и не прервать монотонность чтения, я вытираю все руками, а оно течет и течет, и никто конечно не подает мне салфетку, а все о чем я мечтаю - это о салфетке и о том, чтобы не реветь в голос, не тот момент. Ууууууууууу - это какой то замьюченый стон внутри, внутри всё воет, и я слушаю, слушаю, стараюсь выйти из этого места внутри меня, где все стены плачут.

Как я выхожу через десять минут и иду между столами секретарей, как в кино или в мьюзикле, так ровно и ритмично они сидят. Сидят вытянувшись, или сгорбившись - я не вижу, только симметрия на переферии, как от сальвии, все одновременно слишком быстро и в слоумо, и я вижу свое отражение не в зеркале, но как будто в стекле шкафа - покосившиеся шифоновые крылья бабочки с блестками, эта юбка вивьен вествуд из пифпафа - сейчас главное вернуться в реальность по этим мелочам, как по хлебным крошкам выйти из этого самого момента

где хочется просто обняться и выть, от того, как жалко тех ребят, которые покупали вместе все эти большие и маленькие штуки и вместе радовались им, делили все, как и обещали друг другу, делали все так, как было нужно, и нигде не ошиблись ни разу, все сделали так, как нужно. Были друг другу и лучшими друзьями, и опорой, и вообще всем.

И как ты остаешься наедине со всем этим. Ты всегда наедине со всем этим глубоко внутри себя. Где ты все скрываешь от себя. Где ты смеешься, или читаешь холодным голосом все эти цифры, где ты сам не подаешь себе салфетку, делая вид, что никто здесь не плачет.

И там, сразу после столов секретарей, и еще после одного помещения для людей открывается дверь в лето, в питерский двор с зеленью слева и раскаленным солнцем над жестяными крышами, и там через арку на гончарной в одном направлении течет жизнь. В том направлении, куда мы не выйдем и не пойдем вместе домой.