Получи случайную криптовалюту за регистрацию!

― Думаете, ему вместо масла икру пробьют? ― Я про наш с Катей | Место силы

― Думаете, ему вместо масла икру пробьют?
― Я про наш с Катей развод!
― Ах, это. Разводят после двух.
― Хотите сказать, что вы вернёте меня в семью до двух?!
― В два часа мне к зубному, так что нужно закончить до обеда.
В дверь позвонили.
Толик притащил продукты и уже собирался уйти, но был обречён на завтрак. Блины альпинист не любил. Он признался в этом только после того, как попросил третью порцию. Лицо мужчины блестело как церковный купол и быстро принимало подобную форму.
― Но как вы собираетесь так быстро нас примирить?! ― не унимался Паша.
― В вашем случае выхода только два: либо застукать вашу жену с любовником, либо пойти на подвиг. И тут и там не обойтись без помощи нашего нового знакомого, ― Ольга Прокофьевна кивнула на Толика, который, не в силах свободно дышать, проделывал новую дырку в монтажном поясе.
― Никаких любовников! ― заорал Паша, глядя на лоснящееся лицо альпиниста.
― Хорошо. Тогда романтический подвиг, ― пожала плечами Набекрень так, словно это предполагало что-то намного хуже.
В романтическом плане Паша был человеком практичным. Мужчина привык все вопросы решать деньгами. Подарки, еда, впечатления ― купить можно абсолютно всё, думал он и даже немного расстроился, когда Ольга Прокофьевна спросила у него о любимых цветах супруги.
― Может что-то посерьёзнее купить? Бриллианты или путёвку на выходные в Таиланд? Не думаю, что цветы ― серьёзный поступок, ― выпендривался он.
― Главное ― подача, ― равнодушно заметила Ольга Прокофьевна, а затем повернулась к Толику и спросила, ― сколько метров у тебя трос?
***
На сегодня у Кати планировался целый день совещаний и презентаций. Расстроенная положением своих душевных дел, она решила посвятить себя работе и с самого утра согнала всех коллег в свой кабинет, чтобы им тоже стало плохо.
После того, как выяснилось, что Артур ― банкрот и проныра, которого придавило нефтепроводом где-то в Сибири, и ни о какой сделке года и речи не шло — всё пошло под откос. Катя рвала и метала. Мужчины были ей противны. В её глазах они все были обманщиками, жуликами и предателями. За один косой взгляд она уволила доставщика воды, который, к слову, на неё даже не работал. С каждой минутой её стервозность набирала обороты и грозила не только массовым сокращением штатов, но и расстрелом из степлера, который она постоянно перекладывала из руки в руку.
Коллеги пытались её успокоить ― подкладывали на стол графики с перспективами, а в кофе подливали ви́ски из личных фляг, но Катя всё это проглатывала без должного эффекта. В конце концов, когда она построила всех в шеренгу и собиралась произнести свой самый страшный приговор, за её спиной, на высоте семидесяти метров, раскачиваемый на ледяном ветру и держащий охапку синих ирисов, возник Павел.
― Ваш муж…― начал было говорить кто-то из коллег.
― Бабник и козёл! ― подхватила Катя.
― Ваш бабник и козёл здесь! ― весь мужской коллектив с радостью начал тыкать пальцами в сторону окон. Козёл появился как раз вовремя. В такие времена козлы — на вес золота. На них спускают все грехи. Но этот козёл был каким-то дохлым, чем сильно огорчал мужскую половину офиса.
― Паша?! ― у Кати непроизвольно отвисла челюсть и выпал степлер из рук.
Раскачивающийся на холодном ветру Паша, к которому скотчем привязали букет цветов, был без сознания. В какой-то момент его так сильно мотнуло ветром, что он впечатался лбом в окно, издав глухой стук, и, наконец, ожил. Осознав, где он, Паша пожалел, что выбрал путь романтика. Проще было бы набить морду любовнику, ну или хотя бы изобразить негодование и обиду.
Барахтаясь, как жук, который перевернулся на спину, и радуясь тому, что согласился на памперсы для взрослых, Паша, наконец, достал из внутреннего кармана текст и бескровными губами начал выкрикивать в атмосферу слова любви, иногда прерываясь на слёзы. Через пять минут отошедшая от шока Катя, наконец, открыла окно и попросила Пашу повторить.
Лицо мужчины уже мало чем отличалось по цвету от ирисов. Он начал повторять, но губы его уже не слушались. Он кричал: «прости», но до Кати доносилось лишь «расти». Он кричал: «люблю», звучащее как «убью».