Водка и война Вечер. Донецк. Тусклый свет фонарей. Здоровенн | От Латеранского холма до Вислы. Станислав Стремидловский

Водка и война

Вечер. Донецк. Тусклый свет фонарей.

Здоровенный детина-солдат, изрядно выпивший, рывком поднимает на ноги прикорнувшего под убаюкивающим дыханием зелёного змия товарища. Тот как будто раза в два старше, с седоватой уже бородой, но высок и крепок.

Не дожидаясь прихода старшего в чувство, молодой начинает орать ему в лицо нечто, представляющее собой обрывки давно начатых разговоров, отголоски пережитых боев.

«Да ты же меня кинул», «ты же обещал», «мы же вместе»… Я отвожу взгляд. Это личное.

Через несколько секунд — мощный узнаваемый звук удара в лицо. Это уже не личное. Старший солдат валится в нокдаун, его ловят, у него рассечена скула. Младший ходит взад-вперёд, подскакивает на месте от еле сдерживаемой внезапной ярости, сжимает и разжимает кулаки, пинает стену.

Через минуту он сядет на ступеньки крыльца и надолго горько заплачет. Ещё через пятнадцать минут они со старшим будут сидеть, обнявшись, привалясь спинами к стене, они снова станут братьями.

А пока кто-то достал из аптечки — она в Донецке у многих всегда с собой — перекись и пластырь, чтобы помочь бородатому солдату, а другие обмениваются впечатлениями. «Тяжело ребятам приходится, кроме как через водку стресс не снять, а навидались и пережили такое… тут иначе никак, мы же на войне».

Чуть поодаль стоит девушка лет 25, она полевой хирург передового подразделения — у неё уже годы фронтового опыта. Опыта таких ситуаций, в которые каждый солдат мечтает не попасть. Опыта по ту сторону ранения, гибели. Опыта решений, кому ещё можно помочь, а кому уже нет смысла.

Она холодно и строго смотрит на драку, на оказание помощи, оценивает, нужно ли вмешаться, видит, что нет. Потягивает ярко-розовый безалкогольный напиток. Бросает как бы в никуда: «Вот из-за таких у нас очень много бед на передке». Спрашиваю: «А ты не пьёшь? А как тогда?»

Хмыкает, пожимает плечами: «Да вот так, просто нет и всё. Что, если завтра я нужна, а я с бодуна? Так нельзя, мы же на войне».