Перечитал недавно «Что такое историческая социология» Лахмана, | Special Lassi
Перечитал недавно «Что такое историческая социология» Лахмана, наткнулся там на ссылку на работу Мориса Цейтлина The Civil Wars in Chile, or, The Bourgeois Revolutions that Never Were, и проглотил ее буквально за несколько дней. Эта книга стала для меня своего рода открытием, но, надеюсь, свирепый читатель, который с вероятностью с ней знаком, меня простит – я все же не настоящий сварщик, в смысле, историк по образованию, а не исторический социолог, да и географически сфера моих интересов лежит почти на противоположной стороне земного шара.
Я, будучи изначально медиевистом, без особого восторга отношусь к мир-системной теории: модели Валлерстайна и Арриги хорошо объясняют, почему мировая система капитализма работает сейчас так, а не иначе, но не то, почему она раньше работала по-другому. Цейтлин же по сути является мирсистемщиком, но в этой работе выступает с уточняющей критикой модели Валлерстайна, показывая, как именно политии в отдельные моменты могут улучшить свое положение в системе.
Цейтлин рассматривает историю Чили во второй половине XIX столетия. Имея территорию, чрезвычайно богатую полезными ископаемыми, Чили при определенных условиях имела шанс войти в число стран промышленного ядра, если бы руководство страны поддержало свою горнодобывающую промышленность, построив, помимо всего прочего, необходимую инфраструктуру. Развитие добывающей промышленности, по мысли Цейтлина, стимулировало бы развитие промышленности обрабатывающей с соответствующим движением чилийской экономики по индустриальному пути.
Этот сценарий, однако, больно бил по интересам латифундистов Центральной долины. Именно из их кошелька бы правительство черпало средства на развитие индустрии; кроме того, развитие горнодобывающей промышленности привело бы к оттоку крестьян с плантаций, в результате чего возникли бы проблемы при обработке крупных плантаций и необходимость в увеличении зарплаты тем, кто остался.
Эти противоречия вылились в восстание 1851 г. и гражданскую войну 1891 г., в которых землевладельцы победили, а промышленники, не сумевшие осознать свои общие интересы и сплотиться, потерпели поражение. Помимо всего прочего, в войне 1891 г. промышленники поддерживали авторитарного президента Хосе Мануэля Бальмаседу, который объективно действовал в их интересах, пытаясь ограничить влияние британских компаний и национализировать горнодобывающий сектор. Поражение и самоубийство Бальмаседы привело, с одной стороны, к демократизации политической модели, обеспечив Чили титул «старейшей демократии Южной Америки» до 1973 г.; с другой – закрепив ее периферийное и зависимое положение в современной мировой системе до сегодняшнего дня.
Одна из самых интересных штук у Цейтлина – его метод контрфактического анализа: он рисует не только настоящую, но и альтернативную реальность, показывая, как именно в случае победы промышленников Чили могла бы попасть в число стран ядра. На мой взгляд, он недооценивает влияние экзогенных факторов и в контрфактическом анализе слишком часто выбрасывает на кубике двадцатку. С другой стороны, он очень хорошо показывает, что каждое решение и действие образует развилку вариантов, и это ветвление продолжается до бесконечности.
Сама по себе книга Цейтлина, конечно, выдающаяся, но идея о том, что раз сделанный в моменте выбор резко сужает дальнейшее поле действий, обрекая поколения на печальное существование до наступления следующего момента, заслуживает, на мой взгляд, более пристального рассмотрения. Исторические социологи оперируют понятием контингентности, подразумевающей набор случайностей в рамках, заданных предыдущим развитием социума и политии; но наши власти предержащие регулярно или пытаются перенести на наши почвы иностранные институты, удивляясь потом, почему вместо секвойи вырастает сосна обыкновенная, или объясняют, что русский человек к соснам привык, шишкой питается, оттого стоек и вынослив, нечего зарубежную флору тут акклиматизировать. А дали бы историческим социологам возможность поработать над стратегиями, глядишь, чего интересного бы вышло.
