Вообще, в случае с Фризеллом интересно заочное противостояни | Sobolev//Music
Вообще, в случае с Фризеллом интересно заочное противостояние Фризелл-Мэтини.
О реальном противостоянии речи не идет. Оба настолько интеллигенты, насколько только возможно. Да и большая часть их жизни занята работой. Фризелл и Мэтини всю жизнь пашут так, что щепки летят.
Но: оба — гитаристы, примерно одного возраста, оба преподавали в Беркли, оба взращены лейблом ECM, оба разработали качественно свой язык, оба записали довольно много мути и шняги, хотя и шедевров записали изрядно. Есть различия, конечно: Фризелл — больше про звук, про абстракции, про отзвуки и намеки, а Мэтини — про технику, композицию, классицизм, про традиции и спор с традицией. Фризелл — человек, поздно себя утвердивший. Мэтини — вундеркинд, обогнавший все свое поколение на несколько лет.
Но общего больше. Как мне кажется, самое главное общее — это чувство культурного веса Америки, пресловутая американа, которой они свою музыку всегда наполняли. Даже если, как в случае с Мэтини, вдохновлена она была Бразилией, где он успел пожить. Все равно концовка альбома «Secret Story», который начинается как долгий последовательный ответ шедевру «Native Dancer» Шортера/Насименту/Хэнкока, оказывается уходом в Аппалачи, в фольклор, в музыку шахт и гор, пусть и своеобразно понятую.
Но чем дальше слушаешь обоих гитаристов, тем больше становится понятно различие. Американа Фризелла — это запад США, Уэст Коуст и все вокруг. Заповедные места, леса, океан. Взгляд Фризелла устремлен по направлению к Тихому океану; недаром даже с годами он в собственном творчестве тяготеет к миниатюрам, которые следуют на дисках одна за одной как волны.
Музыка Мэтини — это, безусловно, Мидуэст. Проселочные дороги, шоссейная романтика, деревни и деревушки. Наиболее это заметно на альбоме с другим великим белым джазменом оттуда же, Чарли Хейденом. Это абсолютно буколическая и традиционалистская музыка, которая никогда не примет в себя долю здорового хиппарства, нью-эйджизма, перформативного (и реального) либерализма, — то есть всего того, что чувствуется у Фризелла.
