Начинаю привыкать к чувству копчёности. В Сан-Диего я заезжал | Терешковец.
Начинаю привыкать к чувству копчёности.
В Сан-Диего я заезжал к знакомой, которая после многих лет свадебной фотографии резко сменила карьерный вектор и открыла свою точку с копчёным мясом и рыбой. Мясо я не ем, но рыба была вкуснее всего того копчёного, что я пробовал в своей жизни. Я восклицал Ксюше на кухне: «Ксюша, это вкуснее всего того копчёного, что я пробовал в своей жизни!»
Прошла неделя. Я сижу у костра где-то посреди Аризоны, смотрю на охваченные пламенем угли и понимаю, что теперь сам насквозь пропитан этим ароматом. Я каждый вечер и каждое утро исправно копчусь у очередного костра. Слева, справа, сзади, спереди, снизу и сверху. Прокоптились уже моя майка, мой свитер, штаны, носки, кроссовки, куртка и исподнее. Прокоптилась даже моя кожа.
Сегодня останавливался в зоне отдыха у хайвэя номер восемь и, как настоящий бродяга Дхармы, мылся в общественной уборной. Я с пеной у рта тёр кожу докрасна, но она до сих пор отдаёт копчёностями. Туалетную воду Кюркджян я с обречённым вздохом положил на дно рюкзака и запихнул в багажник за ненадобностью. Теперь от меня несёт копчёным и мужиком, мужиком и копчёным, совершенно без разницы, в какой последовательности.
Но это не так уж и плохо, ведь у всего, говорят, есть две стороны. Благодаря этой вездесущей всепроницающей копчёности (хотя я, наверное, путаю причину со следствием) я имею возможность плыть по американским пейзажам и не знать, где буду останавливаться сегодня. Может, заеду в город, Финикс или Туссон. А может, объеду их стороной и направлюсь через национальные парки. Я могу спать под полной луной и плевать с высокой колокольни, чем пахнет моя кожа и одежда: французским парфюмом за двести баксов или бесплатным костром.
Свобода – это ведь не сеть дорог, пронизывающих американский континент вдоль и поперёк. И даже не возможность во всеуслышание заявить, что Трамп и Байден – оба ублюдки.
Свобода – это когда можешь позволить себе незнание и неопределённость сегодняшнего дня. Когда сегодня засыпаешь под скулёж койотов, а завтра кипятишь чайник на костре. Когда кактусы выше тебя в три раза, а вся вселенная – в одном вздохе. Когда можешь, как бродяга, мыться в общественном туалете.
Но вообще, конечно, всё это лирика. На самом деле свобода – и все мы это подсознательно знаем, без исключения, – это когда от тебя пахнет мужиком и копчёным. Осталось только понять, как тогда могут быть свободными женщины.
