Я родился в 1987 году, когда Советский Союз был уже на излёте. | Печатает...

Я родился в 1987 году, когда Советский Союз был уже на излёте. За четыре года его существования и моего существования в нём я мало запомнил, да и не мог. СССР для меня — это фантом, набор историй и артефактов. Он словно рано умерший отец, от которого остались только фотографии да рассказы родственников.

Для большинства людей, которые управляют Россией сегодня, Союз — это реальность, в которой они родились и выросли. Путин помнит союз очень хорошо, в нём прошла его довольно счастливые детство и юность. А после — довольно сытая номенклатурная зрелость. Союз-отец для Путина — настоящий, умерший пожилым. От него остались и фронтовые медали, и квартира, и хорошие, личные воспоминания.

Мне кажется что борьба государства с «Мемориалом» укладывается в эту парадигму. Ведь любой спор, особенно спор за историческую память, можно и нужно уложить в простые максимы. Может ли государственный строй одновременно быть и хорошим, и плохим? Можно ли Сталина одновременно ненавидеть за большой террор, и любить за другое? А если любить, то за что? Может ли народ-победитель быть сразу и народом-мучеником?

Для нас, родившихся и выросших в пост-советской реальности, ответить на этот вопрос — проще. Людям поколения Путина — сложнее. Психика просто не выдерживает. Его отец воевал на фронте и дожил до конца войны, он — победитель. А тут тебе говорят, что воевал он за благое дело, но как бы не совсем: тут Польшу поделили с Гитлером, тут заградотряды, тут расстреляли маршалов и офицеров, а до этого репрессировали сотнями тысяч. Соединить это всё в одно — не получается, мышца для рефлексии не натренирована. Ты родился при Сталине и служил в КГБ, а тут говорят что Сталин был мерзавцем, да и КГБ твоё переломало миллионы жизней. Значит ты тогда сам — кто? Получается сюжет дурацкого мыльного сериала из моего детства, в котором дочь, получив доказательства преступлений собственного отца, плачет и рвёт их. Вот такое вот примирение с памятью, пусть уж лучше никто не узнает и будет как есть. Об отце или хорошо, или ничего. Да и наследство без долгов куда приятнее, чем с долгами.

«Мемориал» — это записка о нераскрытых и непризнанных преступлениях. Однако память так не разорвёшь. Не зря в сериале в конце дочь прыгает с обрыва в горную реку, не в силах вынести само знание, стирая последние следы о том, что случилось когда-то. Нация с обрыва не прыгнет, а будет мучаться до последнего. Наступит ли похмелье, перегорят ли воспоминания и печаль людей, потерявших своих отцов и дедов? Может быть, тогда, когда они станут пра-прадедами? Когда истлеют последние колымские промезшие бессмысленные дороги? Кто знает.

Мой прадед, Николай Филиппович Барсуков, работал в те времена первым председателем обкома партии, он умер в войну. Что бы я делал, если бы его репрессировали? Чтобы я делал, если он сам репрессировал? Я искал бы информацию об этом в «Мемориале».

Я почему-то даже не злюсь на решение о закрытии «Мемориала». Трудно злиться на подлые решения подлого человека — он делает всё, как знает и как может, он полностью органичен. Но я могу сохранить в себе само понятие подлости, чтобы не смешать его с понятиями чести, справедливости, искренности, чтобы не путать их с понятиями, прости-господи, «национальной важности» или «геополитической необходимости». Мы с вами, к счастью, живем в ноосфере ощущения жизни как высшей ценности, каждой жизни. А люди, которые считали души на вес, скоро уйдут. А значит, нам с вами возрождать «Мемориал». Всё в порядке, мы дотерпим. Люди и не такое терпели.