Люди хотят, чтобы священники были святыми. Но люди не знают, ч | Родительская Держава

Люди хотят, чтобы священники были святыми. Но люди не знают, что подлинная святость не только греет, но и временами жжёт.

Можно только представить себе, что было бы, соизволь Господь облечь в ризы и поставить в алтаре у Престола не людей, а Ангелов. Знаете, что бы тогда произошло?
Храм бы мгновенно опустел.
Стоило бы огнекрылому небожителю один раз повернуться к людям своим пламенеющим лицом и произнести: «Мир всем!», как несколько наиболее впечатлительных прихожан упали бы замертво, а остальные пулей выбежали бы из храма, объятые ужасом…

Люди падают, видя Ангелов.
Подогнулись колени, и души не стало в Данииле, когда небесный вестник разговаривал с ним.
Мироносицы, видя ангелов на гробе Иисуса, «устрашились и склоняли лица к земле» (Лк. 24:5).
Не думаю, что реакция обычных людей была бы иной в этих случаях.

Очевидная святость – это не доброта Деда Мороза с изыманием подарков из мешка, а страшная встреча сена с огнём.
Поэтому люди бы сказали: «Я к Архангелу на службу больше не пойду. Уж больно жутко. Пойду лучше к отцу Стефану (Петру, Николаю и т.д.). Он – такой, как мы, человек. С ним привычнее...».

Не менее страшны, чем благословения и молитвы, были бы и проповеди у существ, не знающих греха и не связанных бесчисленными плотскими немощами.
Ангел не знает толерантности. Он знает только волю Божию и, исполняя её, не ведая колебаний.
Сказал Господь истребить египетских первенцев – истребит.
Сказал пройтись с мечом по стану ассирийских воинов – пройдёт.
Мысль его колебаться, как маятник не будет. И это тоже страшно для расщеплённого сознания мелкого грешника, чьи мысли привычно качаются, как трость, колеблемая ветром.
Так что великое благо то, что у престола Божия в наших храмах стоят люди, учившиеся в обычных школах, женатые, стреноженные суетой – не иконописные, одним словом.

Даже если отвлечься от Ангелов и возжелать себе на приход святого человека (хотела же Старуха, чтоб Золотая Рыбка была у неё на посылках!) ситуация сильно не изменится.
Или вовсе не изменится.
Нам кажется, что святые – это безотказные исполнители наших бесконечных просьб. Только в этом качестве мы их чаще всего и рассматриваем.
Но святые в обслугу не нанимались. А если и нанимались, то возможности их и способности выходят далеко за рамки наших привычных потребительских представлений.

Вот Николай Угодник мог, оказывается, драться. Мог отвешивать оплеухи упёртым хулителям евангельской правды.
Тримифунтский пастырь Спиридон не только исцелял и благотворил, но и, к примеру, мог наказать немотой некоего дьякона, без меры хвалившегося своим красивым голосом. Случись этим святым занимать наши сегодняшние кафедры или возглавлять службы на наших приходах, их умение не только миловать, но и смирять явилось бы для нас шоком, к которому мы не готовы.
Не готовы совершенно!
Обличение тайных грехов, требование деятельной перемены – это ведь тоже спутники святости, а не только ожидаемая доброта и ласковые чудеса.

В любом раскладе к отцу Стефану (Григорию, Андрею и т.д.) идти легче, сподручней. Крыльев нет, взгляд обычный, не огненный, знает обо мне только то, что я сам скажу и к чтению совестных книг пока Богом не допущен.
Вот вся эта слабость – она же и есть особая милость.
Так что стОит переоценить свои возможные ригористичные (строгие) требования к священству (они, мол, должны и это, и то; они обязаны быть такими и сякими).
Чепуха всё это! Гордая чепуха.
Случись большинству наших батюшек стать святыми – храмы наши могут странным образом опустеть.
Просто страшно станет множеству грешников приносить в храм свою чахлую и прокажённую душу при условии, что про тебя всё хорошо известно.

Так что увидишь батюшку, не очень похожего на измождённого в постах и бдениях аскета, не спеши его осуждать.
Это для тебя, лентяя, и таких, как ты, он Богу служит – чтобы немощный немощному сострадал.
Чтобы калека над калекой не превозносился.

Протоиерей Андрей Ткачёв