Свою порцию лёгкого адреналина, грусти, злости, добра, страшны | берлин&карантин

Свою порцию лёгкого адреналина, грусти, злости, добра, страшных смешных историй и эгобуста привыкла получать из больничного существования. Давно и нежно полюбила этот мир-пузырь со своими правилами, поместившийся всегда в какой-нибудь самой уродской в городе бетонной коробке, ничем не заслужившей такого накала чувств: здесь на порцию страха и боли - порция радости и помощи, голод и усталость не мешают жить, а тихо улетучиваются, вдруг не хочется больше ни пить, ни писать, нет времени запариться и загрустить. Моё тайное убежище, копилка чувств, мой тренажёр границ.

С началом войны боль, страх, и постоянное чувство глубокого унижения утысячерились, выползли изо всех дыр и опутали все вокруг такой мерзкой толстой пленкой, не загоняются больше в привычные для них места, не хранятся в бетонных коробках, а пронизывают днём и ночью с ног до головы в любой неожиданный момент.

Вдруг стала замечать в людях вокруг, окунувшихся с головой в волонтерство, паттерны со своего московского первого курса: не могла тогда часами заставить себя выйти из больницы. Казалось, если уйдёшь, то кто же поможет, если не ты. Ха. Потом ходила на двойные смены в израильской скорой, а когда оттуда выпинывали домой, от каждого звука сирены проезжающей мимо скорой било крупной тревожной дрожью, боязнью перестать помогать, пропустить что-либо. А сейчас вдруг оказалось, что пройдёт 10 лет, а ты будешь все ещё самым неважным муравьем в этом вечном муравейнике: пойдешь домой - все так же никто не заметит.

«Не волнуйся ты так, лавочка и без тебя будет работать»,- говорил седой хирург в Геттингене, нежно подталкивая к двери.

«Да ей что пописать, что поплакать», - говорит моя бабушка.

100 дней бессмысленной войны, и к мерзкой пленке, оказалось, можно привыкнуть и успешно делать вид, что ее нет. Но нельзя и невозможно.

Нет войне.