Пару дней назад у меня произошел диалог с попутчицей в поезде. | Черный вторник

Пару дней назад у меня произошел диалог с попутчицей в поезде. Насильственный, нежеланный, как майонезный салат, который в гостях тебе без спроса кладут на тарелку.
- Вы докудова едете?
- До Клинцов.
- Родом оттуда?
- Да.
На вид - моя ровесница. Обычная такая женщина, в костюме, кроссовках. Только взгляд безумный, и лицо такое светлое-светлое, радостное, как у полных дураков.
- Вы меня извините. Мне просто перед сном поговорить охота.
Экая оказия, думаю. Но что тут ответишь?
Спустя пять минут я уже знала, что моя попутчица родом из Унечи, отучилась на дизайнера интерьеров, но работать не смогла, потому что "там говорить нужно, а я все время молчала". "Жаль, вы растеряли этот великолепный навык", - хотела заметить я, но продолжила теребить замок на часах на запястье. Потом моя попутчица пошла работать на завод где-то на московской окраине кем-то вроде контроллера.
- Знаете, платят, конечно, мало, но зато к нам на проходную мужчины симпатичные приходят, импозантные такие. В костюмах. Руководители всякие, министры. Ты с ними пофлиртуешь, они с тобой... Только если представить, что так всю жизнь работать...
- Вы обязательно найдете своё призвание, - говорю. - Для каждого есть работа по душе. Все сложится.

Признаюсь, я старалась поддержать этот монолог конвенционально приемлемыми комментариями, но выдавливание из себя эмпатии в душном купе поезда Москва-Климов отнимало у меня слишком много сил. Все это звучало насквозь фальшиво. Однако, моя собеседница оказалась столь же нечувствительной к имитации, как и те, кому я говорила: "это было прекрасно". Как и они, попутчица приняла мои робкие, вежливые гуманистические реплики за желание продолжить.
- Вы знаете, вот я вам хочу всю душу открыть...

Пара минут детских воспоминаний, биографии родствнников, медицинских диагнозов, и я думала: суд присяжных меня оправдает. Замок на моих часах отчаянно щелках, готовый вот-вот сломаться.

- Я вам открою секрет. Никому еще не говорила, а вас скажу. Я хочу выучиться на массажистку.
- Здорово, - говорю. - Хорошее дело.
- Ну, это только кажется...Вот, знаете, если бы только симпатичные мужчины приходили, молодые...А то, придет, знаете...- моя попутчица засмеялась и понизила голос. - Придет, знаете, толстый мужик сорокалетний. И скажет: давай, массируй мне. И ты будешь массировать. Он же деньги заплатил. Даааа. Вот так вот.

Мне даже стало ее жалко. Но, позвольте...она-то хоть за деньги. Мне же в душевное нутро проникли абсолютно бесплатно и без стука, заставляя меня внимать и подбирать слова к рандомно генерируемой чуши. Мои слова. Которые я берегу для самых главных, важных, любимых, которые так часто не успеваю сказать. Мне пришлось их потратить. Залезть к себе в душу, поскрести по сусекам, чтобы вытащить наружу то немногое, что там накопилось, посеялось и проросло вопреки сквозняку, холоду, топтанью чужих ног, чтобы отдать это незнакомой и неинтересной мне женщине. Между нами пропасть, я считаю ее дурой и смотрю на нее свысока, и в то же время это она меня мучает, душит, и я покорно соглашаюсь на эту пытку. Между нами пропасть, но как удивительно одинаково мы жалки.

В середине истории о том, как двоюродная сестра обстрекалась крапивой, я разделась и легла спать, а женщина еще долго звонила кому-то по телефону, жалуясь на бессоницу.